Forwarded from Лев Толстой. Лайфстайл
Правила для развития воли: 1) вставать в 5, ложиться в 9 и 10, и можешь спать 2 часа днем. 2) есть умеренно, не сладкое. 3) ходить час пешком. 4) исполнять все предписанное. 5) … одну женщину один и два раза в месяц. 6) делать все по возможности самому.
1847 год, январь-февраль
1847 год, январь-февраль
Молния! Живописец Потапов и живописец Отдельнов подрались!
#интригинашегогородка
Upd. Всего лишь в фейсбуке, расходимся. По поводу того, нужна ли #живопись, копирующая фото.
https://m.facebook.com/story.php?story_fbid=10216733752799721&id=1338995211
#интригинашегогородка
Upd. Всего лишь в фейсбуке, расходимся. По поводу того, нужна ли #живопись, копирующая фото.
https://m.facebook.com/story.php?story_fbid=10216733752799721&id=1338995211
Про #документальныйтеатр в целом и #постдоквциме, в частности. Зачем это нужно?
Я вижу в документальных практиках адаптацию постструктуралистского способа познания мира и поиска истины. Как бы мы не плевались от слова "истина" и не заменяли его словами "правда", "реальность" и т.п., мы все - культурные работники - занимаемся именно этим. Вопрос в методе. Постструктуралистский пока видится самым адекватным. Ведь что он, по сути?
Это, прежде всего, отказ от убеждения, что есть нечто объективное, кроме собственно поиска этого объективного при понимании, что до конца ничего найти невозможно. Это поиск "слепых пятен" в любом явлении в процессе его осуществления. Для постструктуралистов нет ничего, кроме символического обмена и рассматривать его можно только в действии. Действие запускает неравенство. Например, одни говорят - другие слушают - обычная ситуация в том же театре. И вот тогда наступает момент критики.
В адекватном доктеатре поиск истины осуществляется с пониманием, что найти её невозможно, но можно показать много разных точек зрения и те самые "слепые пятна" в них и между ними. В этих зазорах и содержится импульс, побуждающий зрителей к критике того, что они видят. Именно поэтому навязанная игра #riminiprotokoll, где все для зрителя предопределено - это дидактика, устаревший метод, хоть и работающий по-прежнему. А "Московские процессы" Мило Рау - постструктуралистская, более актуальная история, где единственным процессом понимания становится критика и той, и другой стороны, а на самом деле - множества сторон, каждая из которых - со своими интересами. Это более уважительное отношение к человеку и к миру, в целом, потому что дидактике для её осуществления нужно только чёрное и белое.
Доктеатр - ещё один способ познания мира и поиска истины, прогрессивнее и критичнее многих. И его критику хорошо бы производить постструктуралистскими методами. На конференции в ЦИМе выбрали постколониальный подход. Посмотрим, как они бьются.
Я вижу в документальных практиках адаптацию постструктуралистского способа познания мира и поиска истины. Как бы мы не плевались от слова "истина" и не заменяли его словами "правда", "реальность" и т.п., мы все - культурные работники - занимаемся именно этим. Вопрос в методе. Постструктуралистский пока видится самым адекватным. Ведь что он, по сути?
Это, прежде всего, отказ от убеждения, что есть нечто объективное, кроме собственно поиска этого объективного при понимании, что до конца ничего найти невозможно. Это поиск "слепых пятен" в любом явлении в процессе его осуществления. Для постструктуралистов нет ничего, кроме символического обмена и рассматривать его можно только в действии. Действие запускает неравенство. Например, одни говорят - другие слушают - обычная ситуация в том же театре. И вот тогда наступает момент критики.
В адекватном доктеатре поиск истины осуществляется с пониманием, что найти её невозможно, но можно показать много разных точек зрения и те самые "слепые пятна" в них и между ними. В этих зазорах и содержится импульс, побуждающий зрителей к критике того, что они видят. Именно поэтому навязанная игра #riminiprotokoll, где все для зрителя предопределено - это дидактика, устаревший метод, хоть и работающий по-прежнему. А "Московские процессы" Мило Рау - постструктуралистская, более актуальная история, где единственным процессом понимания становится критика и той, и другой стороны, а на самом деле - множества сторон, каждая из которых - со своими интересами. Это более уважительное отношение к человеку и к миру, в целом, потому что дидактике для её осуществления нужно только чёрное и белое.
Доктеатр - ещё один способ познания мира и поиска истины, прогрессивнее и критичнее многих. И его критику хорошо бы производить постструктуралистскими методами. На конференции в ЦИМе выбрали постколониальный подход. Посмотрим, как они бьются.
Театровед и историк Валерий Золотухин известен читателям этого канала по событиям #ридингруппы и #ридинг Сегодня Валера выступает в секции "Документ как исследование истории и настоящего" с докладом
"Опосредование памятью: о документальности литературных звукозаписей".
Речь о прижизненных аудиозаписях Блока на фоноваликах, которую пытались скорректировать/реставрировать с помощью Чуковского, но полученные в результате записи были отвергнуты теми, кто знал Блока и слышал его при жизни. Оказалось, что этот случай не исключение. Один и тот же голос разные люди запоминают и помнят по-разному!
Вопрос объективности звукозаписи не беспокоил изобретателя фонографа Эдисона. Он собирал свой архив: отправлял энтузиастов с фонографами и валиками в разные страны, чтобы те записывали политиков, поэтов, актёров и других известных людей. Конечно, Эдисон не мог предположить, что впоследствии столкнётся с неузнаванием этих реальных голосов.
Лев Шилов, описавший этот эффект неузнавания, первым поставил под сомнение документальность звукозаписи.
Память и запись - антагонисты, по мнению Золотухина. Где они союзники?
Тут нужно учитывать, что есть три вида памяти. Индивидуальная, социальная и культурная. И есть перформативный элемент при создании аудиодокумента. Для архивного элемента важны его неизменность, закрепленность, но все это не работает в случае с аудиодокументами. Например, записи на пластинках политиков начала 20 века. Коллонтай имитирует выступление перед толпой, хотя записывалась в студии.
Много Валера рассказывал о Владимире Пясте, поэте-символисте, теоретике декламации, друге Блока. Ему принадлежит текст "Два слова о чтении Блоком стихов" (1921). Пяст предложил записать тех людей, кто слышал Блока при жизни и может воспроизвести его манеру и интонацию. Эта идея не была поддержана, так как фоноваликов тогда не хватало. Но в предложении Пяста как раз есть перформативный элемент. Частично его идея была реализована позднее.
Интересная находка Валерия - передача 1983 года, где один филолог Федоров (имя не запомнила) воспроизводит чтение стихов своего учителя, Юрия Тынянова. Это показывает, что эта практика была в той или иной мере распространена в филологической среде. И это нечто противоположное идее Эдисона. Индивидуальная память, как видно по указанным примерам, восстанавливает отсутствующую запись.
Ещё случай: восстановление голоса Маяковского. Записи на валиках были утрачены во время Великой Отечественной, но до утраты голос успели записать на грампластинки. После запись голоса поэта корректировалась с помощью Бернштейна, который не раз слышал его и записывал. И вновь голос Маяковского корректировали в записи с помощью индивидуальной памяти.
Когда утрачивается целый пласт истории, это ощущается как большая утрата, что стимулирует глобальную реставрацию. Лев Шилов ввёл понятие "шум времени" - этот тот шум, который мы слышим на старых записях, помимо основного голоса. Шилов сохранил шум в реставрации записей Блока для того, чтобы сохранить документальность и неразборчивость, дающую дистанцию. Технически шум можно значительно снизить, но тогда не возникнет необходимой дистанции - толщи времени между нами и временем записи.
#постдоквциме #конференции
"Опосредование памятью: о документальности литературных звукозаписей".
Речь о прижизненных аудиозаписях Блока на фоноваликах, которую пытались скорректировать/реставрировать с помощью Чуковского, но полученные в результате записи были отвергнуты теми, кто знал Блока и слышал его при жизни. Оказалось, что этот случай не исключение. Один и тот же голос разные люди запоминают и помнят по-разному!
Вопрос объективности звукозаписи не беспокоил изобретателя фонографа Эдисона. Он собирал свой архив: отправлял энтузиастов с фонографами и валиками в разные страны, чтобы те записывали политиков, поэтов, актёров и других известных людей. Конечно, Эдисон не мог предположить, что впоследствии столкнётся с неузнаванием этих реальных голосов.
Лев Шилов, описавший этот эффект неузнавания, первым поставил под сомнение документальность звукозаписи.
Память и запись - антагонисты, по мнению Золотухина. Где они союзники?
Тут нужно учитывать, что есть три вида памяти. Индивидуальная, социальная и культурная. И есть перформативный элемент при создании аудиодокумента. Для архивного элемента важны его неизменность, закрепленность, но все это не работает в случае с аудиодокументами. Например, записи на пластинках политиков начала 20 века. Коллонтай имитирует выступление перед толпой, хотя записывалась в студии.
Много Валера рассказывал о Владимире Пясте, поэте-символисте, теоретике декламации, друге Блока. Ему принадлежит текст "Два слова о чтении Блоком стихов" (1921). Пяст предложил записать тех людей, кто слышал Блока при жизни и может воспроизвести его манеру и интонацию. Эта идея не была поддержана, так как фоноваликов тогда не хватало. Но в предложении Пяста как раз есть перформативный элемент. Частично его идея была реализована позднее.
Интересная находка Валерия - передача 1983 года, где один филолог Федоров (имя не запомнила) воспроизводит чтение стихов своего учителя, Юрия Тынянова. Это показывает, что эта практика была в той или иной мере распространена в филологической среде. И это нечто противоположное идее Эдисона. Индивидуальная память, как видно по указанным примерам, восстанавливает отсутствующую запись.
Ещё случай: восстановление голоса Маяковского. Записи на валиках были утрачены во время Великой Отечественной, но до утраты голос успели записать на грампластинки. После запись голоса поэта корректировалась с помощью Бернштейна, который не раз слышал его и записывал. И вновь голос Маяковского корректировали в записи с помощью индивидуальной памяти.
Когда утрачивается целый пласт истории, это ощущается как большая утрата, что стимулирует глобальную реставрацию. Лев Шилов ввёл понятие "шум времени" - этот тот шум, который мы слышим на старых записях, помимо основного голоса. Шилов сохранил шум в реставрации записей Блока для того, чтобы сохранить документальность и неразборчивость, дающую дистанцию. Технически шум можно значительно снизить, но тогда не возникнет необходимой дистанции - толщи времени между нами и временем записи.
#постдоквциме #конференции
Хочу писать рецензии на спектакли, как Небожена. Вот и повод появился: впервые в жизни фестиваль #NET пригласил на открытие. Пока Вилисову отказывают в аккредитации, а Евгений Зайцев поглаживает себя за отказ работать с Netом, Болотян пойдёт выгуливать новое платье и учиться писать про театр так, как в этом отзыве на "Норму" Диденко по Сорокину.
#моянорма #Диденко #музычнодраматично
#моянорма #Диденко #музычнодраматично
Forwarded from НЕБОЖЕНА
В дождливый чёрный московский вечер у обычно никому не нужного Дворца на Яузе (в котором, как правило, проходят спектакли уровня секретарш из деканатов, МГИМО привет) скопилось критическое количество чёрных майбахов. В идеально отглаженных костюмах носились охранники, хрупкие шпильки диор и балетки шанель погружались в грязные лужи, мелькали биркины и сёдла, сверкали бриллианты и ролексы — лучшие люди столицы собирались на премьеру одиозной «Нормы», великого литературного романа-дебюта выдающегося классика российской действительности Владимира Георгиевича Сорокина (спойлер: основная мысль произведения - каждый из нас ест норму, которая в предметной картинке не что иное, как говно).
На входе с транспарантами гостей встречали вялые, престарелые акционисты: на табличке у пахнущего смертью деда сияло: «На сложную режиссуру Богомолова и Диденко слетается вся элита: мухи не ошибаются». Средь курящей у входа нарядной толпы суетилась бесноватая старушка в красном и приставала к селебам. Выглядело крипово.
Зашла, значит, я в буфет, чтобы накатить бесплатного винишка и ахнула: такое скопление жирных мух из листа А на квадратный метр Электрозаводская явно не видала. Теребила бусы весьма несвежая перекрашенная Ремчукова, рядом с ней хохотал румяный и как всегда очень свежий Ремчуков, мышкой по толпе сновала Эвелина Хромченко, растерянно улыбалась фотографам космическая Оля Карпуть, во главе с красивым Саней Савельевым хохотали ребята из Гоголь-центра, по боку фланировал Саня Мамут и вальяжно расхаживал Саня Роднянский, по разным углам по-печорински флегматично вздыхали лицо (и лучшее перо) «Татлера» Ариан Романовский и грузный Паша Лунгин — учесть всех звёзд местного истеблишмента язык сломается. Я успевала только звонко чмокаться и цепко хватать бутерброды с салом с проплывающих мимо подносов. Вино решила заменить водочкой, ибо, зная формулу «искусство это насилие», мозги решила размягчить заранее. Порядком смазав характер горячительным, захожу я, значит, в зал, а там как грибы натыканы: Стасик Лисиченко, Ян Яновский, Полиночка Дерипаска, Светочка Бондарчук, Ксюня Собчак. А в бельэтаже величаво и одиноко восседает моя любимая эскортница Викуля Одинцова. Вот это вам, блять, эклектика. Вот это постмодерн!
Спектакль провокационной речью открывал
ждущий провокаторов Костя Богомолов. Затем на сцене всё как обычно: обнажённые тела, огромная труба будто бы с калом, брикетики говна, пионеры, а-ля Голунов, ОМОН, дурацкая музыка и дурацкие танцы, феерическая сценография и очень классный Женя Стычкин. Всё, что было дальше — для упоротых и описанию не поддаётся. И вот насколько мощнейший в особенности с точки зрения языка сорокинский текст, настолько слабое происходящее на сцене: замахнулись на такое говно и не досрали, а! А ещё и изъебнулись так, что изговнили мат: ну ЕБАЛ нужно было кричать, а не БАЛ. Ну, это ж как войти на полшишечки! А во время перебора великого списка того, что может быть НОРМАЛЬНОЕ, хотелось мощи и дерьма на сцене, а не всрато ползающего чувака в гандоне на голове... Несколько раз двумя неустановленными личностями предпринимались попытки вклиниться в монологи актёров и вызвать Богомолова на разговор — но было, конечно, слабо.
В антракте столкнулась с косыми, но всё также лихими на словцо админками из Антиглянца. В туалете тем временем пилили селфи в зеркало столичные блогерши, в очереди к толчку на пятнадцатисантиметровых лабутенах в мини и мехе цаца в новенький айфон кричала «не расстраивайся, коть, будем делать английский в кофемании», тяжелолюксовая подпитая Инга Берман порывалась ворваться в зал с бокалом.
И так тошно стало, и скучно, и грустно. И вдруг от всей этой намытой богатой публики так едва-едва повеяло нечистотами. Хотелось бежать от этого смрада, но я не могла. Ибо каждый ест свою норму: в кофемании, в то да сё, на Пречистенке или в Текстильщиках, в Сити или в Яме ты ешь её. И ты тоже, мой дорогой читатель, ешь. И я ем. Так что хорошего нам говна, дорогие! Парного!
На входе с транспарантами гостей встречали вялые, престарелые акционисты: на табличке у пахнущего смертью деда сияло: «На сложную режиссуру Богомолова и Диденко слетается вся элита: мухи не ошибаются». Средь курящей у входа нарядной толпы суетилась бесноватая старушка в красном и приставала к селебам. Выглядело крипово.
Зашла, значит, я в буфет, чтобы накатить бесплатного винишка и ахнула: такое скопление жирных мух из листа А на квадратный метр Электрозаводская явно не видала. Теребила бусы весьма несвежая перекрашенная Ремчукова, рядом с ней хохотал румяный и как всегда очень свежий Ремчуков, мышкой по толпе сновала Эвелина Хромченко, растерянно улыбалась фотографам космическая Оля Карпуть, во главе с красивым Саней Савельевым хохотали ребята из Гоголь-центра, по боку фланировал Саня Мамут и вальяжно расхаживал Саня Роднянский, по разным углам по-печорински флегматично вздыхали лицо (и лучшее перо) «Татлера» Ариан Романовский и грузный Паша Лунгин — учесть всех звёзд местного истеблишмента язык сломается. Я успевала только звонко чмокаться и цепко хватать бутерброды с салом с проплывающих мимо подносов. Вино решила заменить водочкой, ибо, зная формулу «искусство это насилие», мозги решила размягчить заранее. Порядком смазав характер горячительным, захожу я, значит, в зал, а там как грибы натыканы: Стасик Лисиченко, Ян Яновский, Полиночка Дерипаска, Светочка Бондарчук, Ксюня Собчак. А в бельэтаже величаво и одиноко восседает моя любимая эскортница Викуля Одинцова. Вот это вам, блять, эклектика. Вот это постмодерн!
Спектакль провокационной речью открывал
ждущий провокаторов Костя Богомолов. Затем на сцене всё как обычно: обнажённые тела, огромная труба будто бы с калом, брикетики говна, пионеры, а-ля Голунов, ОМОН, дурацкая музыка и дурацкие танцы, феерическая сценография и очень классный Женя Стычкин. Всё, что было дальше — для упоротых и описанию не поддаётся. И вот насколько мощнейший в особенности с точки зрения языка сорокинский текст, настолько слабое происходящее на сцене: замахнулись на такое говно и не досрали, а! А ещё и изъебнулись так, что изговнили мат: ну ЕБАЛ нужно было кричать, а не БАЛ. Ну, это ж как войти на полшишечки! А во время перебора великого списка того, что может быть НОРМАЛЬНОЕ, хотелось мощи и дерьма на сцене, а не всрато ползающего чувака в гандоне на голове... Несколько раз двумя неустановленными личностями предпринимались попытки вклиниться в монологи актёров и вызвать Богомолова на разговор — но было, конечно, слабо.
В антракте столкнулась с косыми, но всё также лихими на словцо админками из Антиглянца. В туалете тем временем пилили селфи в зеркало столичные блогерши, в очереди к толчку на пятнадцатисантиметровых лабутенах в мини и мехе цаца в новенький айфон кричала «не расстраивайся, коть, будем делать английский в кофемании», тяжелолюксовая подпитая Инга Берман порывалась ворваться в зал с бокалом.
И так тошно стало, и скучно, и грустно. И вдруг от всей этой намытой богатой публики так едва-едва повеяло нечистотами. Хотелось бежать от этого смрада, но я не могла. Ибо каждый ест свою норму: в кофемании, в то да сё, на Пречистенке или в Текстильщиках, в Сити или в Яме ты ешь её. И ты тоже, мой дорогой читатель, ешь. И я ем. Так что хорошего нам говна, дорогие! Парного!
#постдоквциме
Анастасия Патлай (режиссер) и Нана Гринштейн (сценарист) подготовили выступление "Документ как отсутствие".
- Сначала был сквозняк, - говорит Нана.
То есть некое лёгкое веяние, упущение. Например, в "Милосердии" авторов заинтересовала прежде всего тема цензуры. Вышла книга писем Первой мировой, не пропущенных цензурой. После первой сборки материала стало ясно, что выпуклее здесь история отсутствия женщин в этой войне. Поясню: символического отсутствия. Документы стали свидетельствами отсутствия документов. Сами письма - это эго-документы, к которым не могло быть стопроцентного доверия.
Оптика современного человека, сквозь которую Настя и Нана смотрели на сестёр милосердия того времени, позволила авторам говорить не столько об исторических фактах, сколько о дистанции между нами и ими, о пустоте, которой нужно было дать голос.
#дневники двух женщин, участвовавших в войне, дали пьесе двух героинь. Сама тема женщин вывела авторов на феминистские темы. Так заполнялись пустоты и зазоры. Где-то они оставались незаполненными. "Лучше что-то недорассказать", - считает Нана. В опере "Мельников", например, скрыт факт работы архитектора над саркофагом Ленину, которая и стала его охранной грамотой. "Пусть погуглят те, кого интересует, почему он остался жив".
Настя пояснила, что работают они командой, хотя она значится режиссёром. Часто они работают как детективы, выясняя, врет герой или нет, достоверная ли эта фотография или из неё что-то вынули.
Например, Нана нашла одно фото Мельникова в сети, где он в странной позе, с вывернутыми руками. Потом это фото им прислали из музея. Там аналогично. Предположительно архитектор сидит в такой позе, потому что показывает так проектируемый им дом - как он будет располагаться. Это потребовало расследования, которое однако не вошло в спектакль, но само фото вошло.
Детективная работа драматургов заведомо неудачная. Собственно, авторы, по их словам, демонстрируют в каждой пьесе свое поражение.
Важно также понимание команды, что герой недоступен им как целое. Поэтому он может дробиться, как герой Мельникова в одноимённой опере.
Последняя совместная работа Наны, Насти и их команды на Библионочи в РГБ в зале номер 1 - "Часы проветривания" - также делалась путем так называемых "слепков". Например, они сняли случайным образом страницы из книг, запрошенных читателями в определённый день. Нана разложила снимки по квартире и, не читая эти тексты, и в произвольном режиме отобрала какую-то часть. Здесь задача драматурга сводится к тому, чтобы быть в потоке, спонтанно действовать и не контролировать то, что выходит.
#документальныйтеатр #конференции #опера
Анастасия Патлай (режиссер) и Нана Гринштейн (сценарист) подготовили выступление "Документ как отсутствие".
- Сначала был сквозняк, - говорит Нана.
То есть некое лёгкое веяние, упущение. Например, в "Милосердии" авторов заинтересовала прежде всего тема цензуры. Вышла книга писем Первой мировой, не пропущенных цензурой. После первой сборки материала стало ясно, что выпуклее здесь история отсутствия женщин в этой войне. Поясню: символического отсутствия. Документы стали свидетельствами отсутствия документов. Сами письма - это эго-документы, к которым не могло быть стопроцентного доверия.
Оптика современного человека, сквозь которую Настя и Нана смотрели на сестёр милосердия того времени, позволила авторам говорить не столько об исторических фактах, сколько о дистанции между нами и ими, о пустоте, которой нужно было дать голос.
#дневники двух женщин, участвовавших в войне, дали пьесе двух героинь. Сама тема женщин вывела авторов на феминистские темы. Так заполнялись пустоты и зазоры. Где-то они оставались незаполненными. "Лучше что-то недорассказать", - считает Нана. В опере "Мельников", например, скрыт факт работы архитектора над саркофагом Ленину, которая и стала его охранной грамотой. "Пусть погуглят те, кого интересует, почему он остался жив".
Настя пояснила, что работают они командой, хотя она значится режиссёром. Часто они работают как детективы, выясняя, врет герой или нет, достоверная ли эта фотография или из неё что-то вынули.
Например, Нана нашла одно фото Мельникова в сети, где он в странной позе, с вывернутыми руками. Потом это фото им прислали из музея. Там аналогично. Предположительно архитектор сидит в такой позе, потому что показывает так проектируемый им дом - как он будет располагаться. Это потребовало расследования, которое однако не вошло в спектакль, но само фото вошло.
Детективная работа драматургов заведомо неудачная. Собственно, авторы, по их словам, демонстрируют в каждой пьесе свое поражение.
Важно также понимание команды, что герой недоступен им как целое. Поэтому он может дробиться, как герой Мельникова в одноимённой опере.
Последняя совместная работа Наны, Насти и их команды на Библионочи в РГБ в зале номер 1 - "Часы проветривания" - также делалась путем так называемых "слепков". Например, они сняли случайным образом страницы из книг, запрошенных читателями в определённый день. Нана разложила снимки по квартире и, не читая эти тексты, и в произвольном режиме отобрала какую-то часть. Здесь задача драматурга сводится к тому, чтобы быть в потоке, спонтанно действовать и не контролировать то, что выходит.
#документальныйтеатр #конференции #опера
Спасибо @kmomomym, который сделал небольшие видео "Часов проветривания" Насти Патлай, Наны Гринштейн и их команды. Боюсь, это единственная документация этого проекта, что возвращает меня к вопросу о том, как такие вещи вообще архивировать.
#документальныйтеатр
#документальныйтеатр
Теперь про открытие фестиваля «Новый европейский театр: #NET». Я понятия не имею, что там вообще будет, но два спектакля, которые фест открывают — Why? Питера Брука и "Селфи-концерт" Иво Димчева - это то, что обычно называют must see.
Кто такой Питер Брук, думаю, тут рассказывать не нужно. Так вот, он поставил спектакль про Великого, про Всеволода Мейерхольда. Если я дойду, то первый раз посмотрю Брука. Оценю, это #моянорма или нет.
Про Иво Димчева мне рассказывал много мой коллега, Валерий Артурович, жаль, он уехал в отпуск, сходили бы вместе. Димчев выступает со своими спектаклями, перформансами, концертами по всему миру, организует художественные акции и открыто высказывается в защиту ВИЧ-инфицированных и квир-сообщества. В этот раз им задуманное связано с селфоделанием зрителей. Если мы с вами перестанем делать селфи в процессе перформанса — сам #перформанс тоже остановится.
Why? 13 / 14 ноября в Театре Наций - по билетам ничего сказать не могу. А вот про
"Селфи-концерт" смотрите ниже, есть возможность получить промокод. 14 / 15 ноября в пространстве ММОМА.
#новости
Кто такой Питер Брук, думаю, тут рассказывать не нужно. Так вот, он поставил спектакль про Великого, про Всеволода Мейерхольда. Если я дойду, то первый раз посмотрю Брука. Оценю, это #моянорма или нет.
Про Иво Димчева мне рассказывал много мой коллега, Валерий Артурович, жаль, он уехал в отпуск, сходили бы вместе. Димчев выступает со своими спектаклями, перформансами, концертами по всему миру, организует художественные акции и открыто высказывается в защиту ВИЧ-инфицированных и квир-сообщества. В этот раз им задуманное связано с селфоделанием зрителей. Если мы с вами перестанем делать селфи в процессе перформанса — сам #перформанс тоже остановится.
Why? 13 / 14 ноября в Театре Наций - по билетам ничего сказать не могу. А вот про
"Селфи-концерт" смотрите ниже, есть возможность получить промокод. 14 / 15 ноября в пространстве ММОМА.
#новости
Киновед Зара Абдуллаева читает доклад "Постдок №2". Я зашла в зал на рассказе о понятии "постправда", которое, видимо, и есть "постдок" в интерпретации Зары. Она рассмотрела его на нескольких примерах.
Румынский фильм "Сьераневада" Кристи Пую (2016) снят так, что даже такой монстр документалистики, как Марина Разбежкина, воскликнула, что не понимает, как это снято. В фильме представлено постсоветское пространство в одной маленькой трешке. Персонажи в комнатах-камерах, приехавшие на поминки, делятся на два лагеря по политическим мотивам и жёстко ссорятся, все это длится часа три, пока появившийся человек со стороны не ставит точку в этой истории. Вот так была показана постсоциалистическая Румыния.
Ещё пример - документальный "Акт убийства" Оппенхаймера (2012), в котором индонезийские палачи на камеру спокойно рассказывают о многочисленных совершенных ими убийствах коммунистов в 1960-е годы. Все убийцы не понесли наказания, более того, они довольно влиятельны в стране и баллотируются в парламент. Ряд убийц оказались страстными киноманами, и они восприняли съёмки Оппенхаймера как возможность стать звёздами и разыграть те убийства, в которых когда-то принимали участия. Они не испытывали никаких сожалений, и фильм стал шоком для большинства зрителей (тем более, индонезийцев), потому что вновь свидетельствовал о банальности зла и о том, что оно не получает никакого возмездия.
Фильм Манского "В лучах Солнца" о Северной Корее показывает день восьмилетней школьницы и её семьи. Конечно, северокорейские власти полностью контролировали съёмки, им хотелось получить пропагандистский фильм. Манский, как партизан, снял тайно их указания и то, как они управляли процессом, добавил все это потом в режиссерскую версию фильма и снабдил его своими комментариями.
Фильм Лозницы "Аустерлиц" (2016) - о туризме в местах беспамятства, лагерях смерти. Собственно, в фильме - только туристы, экскурсионный аттракцион, больше ничего. Однако этого достаточно, чтобы показать, как места беспамятства легко приравниваются к Диснейленду, музеям и т.п. И каким бы ужасом это кому-то ни казалось, это поведение Лозница показывает как естественное. Зачем же туристы едут в эти места? Лознице не удалось их показать как просто праздных обывателей. Цель их - присмотреться (именно присмотреться) к недоступному им опыту, а потом, может, ему и внять.
Зара также цитировала художников из номера "Художественного журнала", посвящённого постправде. Постправда - это режим функционирования смысла, это не ложь, а разновидность правды. Постправда всегда коллективна. Она обычно связана с производством идентичности.
Ещё несколько фильмов, которые стоит посмотреть в тему постправды: "Донбасс" Лозницы, фильмы Олега Мавроматти.
#постдоквциме #конференции
Румынский фильм "Сьераневада" Кристи Пую (2016) снят так, что даже такой монстр документалистики, как Марина Разбежкина, воскликнула, что не понимает, как это снято. В фильме представлено постсоветское пространство в одной маленькой трешке. Персонажи в комнатах-камерах, приехавшие на поминки, делятся на два лагеря по политическим мотивам и жёстко ссорятся, все это длится часа три, пока появившийся человек со стороны не ставит точку в этой истории. Вот так была показана постсоциалистическая Румыния.
Ещё пример - документальный "Акт убийства" Оппенхаймера (2012), в котором индонезийские палачи на камеру спокойно рассказывают о многочисленных совершенных ими убийствах коммунистов в 1960-е годы. Все убийцы не понесли наказания, более того, они довольно влиятельны в стране и баллотируются в парламент. Ряд убийц оказались страстными киноманами, и они восприняли съёмки Оппенхаймера как возможность стать звёздами и разыграть те убийства, в которых когда-то принимали участия. Они не испытывали никаких сожалений, и фильм стал шоком для большинства зрителей (тем более, индонезийцев), потому что вновь свидетельствовал о банальности зла и о том, что оно не получает никакого возмездия.
Фильм Манского "В лучах Солнца" о Северной Корее показывает день восьмилетней школьницы и её семьи. Конечно, северокорейские власти полностью контролировали съёмки, им хотелось получить пропагандистский фильм. Манский, как партизан, снял тайно их указания и то, как они управляли процессом, добавил все это потом в режиссерскую версию фильма и снабдил его своими комментариями.
Фильм Лозницы "Аустерлиц" (2016) - о туризме в местах беспамятства, лагерях смерти. Собственно, в фильме - только туристы, экскурсионный аттракцион, больше ничего. Однако этого достаточно, чтобы показать, как места беспамятства легко приравниваются к Диснейленду, музеям и т.п. И каким бы ужасом это кому-то ни казалось, это поведение Лозница показывает как естественное. Зачем же туристы едут в эти места? Лознице не удалось их показать как просто праздных обывателей. Цель их - присмотреться (именно присмотреться) к недоступному им опыту, а потом, может, ему и внять.
Зара также цитировала художников из номера "Художественного журнала", посвящённого постправде. Постправда - это режим функционирования смысла, это не ложь, а разновидность правды. Постправда всегда коллективна. Она обычно связана с производством идентичности.
Ещё несколько фильмов, которые стоит посмотреть в тему постправды: "Донбасс" Лозницы, фильмы Олега Мавроматти.
#постдоквциме #конференции
В первый свой визит в Париж в 2007, кажется, году, я заглянула в большой книжный Librairie Galignani и увидела в нем эту книгу. Конечно, я с тех пор листала её не один раз, но так и не перевела и даже нигде не процитировала. Торжественно передаю книгу Кристине Матвиенко, которая в последнее время увлеклась переводами "для себя", ну то есть для всех нас, кому такие книжки могут пригодиться. #документальныйтеатр
"Перформативное внутри документального" - так называется доклад Лены Гордиенко, автора канала Театр и академия. Но, по сути, он о том, что пространства тоже обладают свойством документального. Как пример - проекты Ксении Перетрухиной и Семена Александровского, где они занимались исследованиями истории и памяти. "Радио Таганка", "Вперёд, москвич!", "Другой музей" и др.
Речь про #иммерсивныеситуации, конечно. Вопрос, во что мы погружаемся? В текст драматурга. Но присутствие зрителя в месте, связанном с событиями пьесы, создаёт у того нужный аффект. Важно ещё, что часто эти места недоступны простому зрителю, тот же кабинет Любимова, например. Это тоже работает на аффект.
Пространство, которое содержит в себе признаки времени, содержит и само время.
Кстати, интерес к советскому, по словам Лены, Перетрухина объясняет интересом к людям, которые жили в ту эпоху, потому что, возможно, и нам придётся ещё пожить в советском.
Если честно, мысль Лены - про то, что пространство - это тоже документ - уловила, но нюансы нет. То ли я устала, то ли доклад Лены состоит только из ряда описаний её впечатлений от иммерсивного и городского театра, а это всегда означает, что крупицы смысла надо выуживать самостоятельно. Исследователь просто делится - анализируем его свидетельства, которые тоже документ, почему нет. Это не в порядке критики, это реальность: большая часть докладов на конференциях и есть вот такое перечисление впечатлений.
Но вот интересный пример из доклада. Театр, который идёт на встречу с городом. Спектакль "Стриженые" о женщинах, которых остригли и опозорили за сотрудничество с немцами. Хорошая тема для Франции.
И про опасность антропологического взгляда. Спектакль "Есть Ростов", который поставили на рынке, поставили так, что интересен он только тем, кто не ходит на этот рынок. Аналогично - в "Волшебной стране" Лисовского - которая поставлена для людей, которые давно не были в Ростове-на-Дону (поправка от Лены - в конкретном квартале города). Так происходит экзотизация.
От меня: черт его знает, почему все экзотизацию ругают, видимо, у всех уже сформировался постколониальный взгляд. Но фигура зрителя-социолога, как назвала его Лена, интересная, конечно.
#постдоквциме #сайтспецифик #всеволодлисовский
Речь про #иммерсивныеситуации, конечно. Вопрос, во что мы погружаемся? В текст драматурга. Но присутствие зрителя в месте, связанном с событиями пьесы, создаёт у того нужный аффект. Важно ещё, что часто эти места недоступны простому зрителю, тот же кабинет Любимова, например. Это тоже работает на аффект.
Пространство, которое содержит в себе признаки времени, содержит и само время.
Кстати, интерес к советскому, по словам Лены, Перетрухина объясняет интересом к людям, которые жили в ту эпоху, потому что, возможно, и нам придётся ещё пожить в советском.
Если честно, мысль Лены - про то, что пространство - это тоже документ - уловила, но нюансы нет. То ли я устала, то ли доклад Лены состоит только из ряда описаний её впечатлений от иммерсивного и городского театра, а это всегда означает, что крупицы смысла надо выуживать самостоятельно. Исследователь просто делится - анализируем его свидетельства, которые тоже документ, почему нет. Это не в порядке критики, это реальность: большая часть докладов на конференциях и есть вот такое перечисление впечатлений.
Но вот интересный пример из доклада. Театр, который идёт на встречу с городом. Спектакль "Стриженые" о женщинах, которых остригли и опозорили за сотрудничество с немцами. Хорошая тема для Франции.
И про опасность антропологического взгляда. Спектакль "Есть Ростов", который поставили на рынке, поставили так, что интересен он только тем, кто не ходит на этот рынок. Аналогично - в "Волшебной стране" Лисовского - которая поставлена для людей, которые давно не были в Ростове-на-Дону (поправка от Лены - в конкретном квартале города). Так происходит экзотизация.
От меня: черт его знает, почему все экзотизацию ругают, видимо, у всех уже сформировался постколониальный взгляд. Но фигура зрителя-социолога, как назвала его Лена, интересная, конечно.
#постдоквциме #сайтспецифик #всеволодлисовский
Внимание как инструмент перформативных практик.
Хореограф Татьяна Гордеева начала с разминки, что было просто благословением. Я уже осоловела от сидения на стуле и печатания в телефон. Пять минут простукивания и потряхивания, и благодарное тело впрыснуло в кровь нужные гормоны. Всего пять минут! Запомню и буду простукивать себя почаще.
Татьяна и драматург Екатерина Бондаренко вместе проводят семинары для разных культурных работников.
Я приняла участие в одном упражнении. Три человека выполняют произвольные движения и одновременно говорят с небольшим смещением. Например, я должна была несколько раз повторить движение второго и выхватить из его речи одно слово, а первый называл к этому слову синоним. И так до точки бифуркации. Никто не знал при этом, что должны делать другие.
Мне этот опыт дал понимание, что не каждый человек перформер. Чаще всего люди, оказавшиеся на сцене, хоть и условной, начинают играть, как в самом плохом театре. И, конечно, никому не под силу просто выполнить инструкцию. Начинаются смех, лишние вопросы, что сбивает все упражнение и его смысл. Все это происходит потому, что чаще всего люди сконцентрированы на себе и думают, как они выглядят для других, вместо того, чтобы просто выполнить инструкцию. И то, и другое нормально. Но стоит учитывать при отборе перформеров.
In Liberty - проект Кати и Тани, который они сделали в Гоголь-центре. Люди воспроизводили простые позы демонстрантов 25 августа 1968 года. Однако эти простые позы были очень напряженными, такими, что потребовалась даже помощь других участников. Подключение через тело - пожалуй, один из самых мощных приёмов в театре. Здесь зрители были внимательны к микродвижениям перформеров, замечали их усталость и поддерживали тех, кто "держал" невидимые плакаты.
"Сказка сегодня" - проект, в котором участникам предложили переосмыслить значение сказочного. Катя и Таня обратились к теме смерти в современном философском изводе (Латур, Батлер) и решили поддержать какого-нибудь сказочного персонажа. Зрителей опросили про их суеверия, связанные с движениями: постучать по дереву, посидеть на дорожку и т.п. Потом рассадили их на три группы. Зрители ставили маркеры на листочке во время действий Кати и Тани. Дальше Катя прервала свой рассказ, чтобы показать, как она поддерживала Ивана. Она садилась и вставала много раз (садилась на дорожку), параллельно перессказывая сказку о Жар-птице и Сером волке. Добравшись до момента, где Иван уже лежит мертвый, Катя сказала ему, что смерть в его пространстве обратима, и так она его поддержала. Связь с маркерами от зрителей не уловила, надо узнавать дополнительно.
"Индивиды и атомарные предложения" Андрея Киселева, состоящая из математических формул, и социальная хореография - ещё один эксперимент Кати и Тани. Социальная хореография связана с повседневными телесными практиками. Катя и Таня раздали зрителям разные протестные жесты, и так они разыграли несколько формул. Вся история связана с историей Серебренникова и обсуждением вокруг неё вопроса, брать или не брать государственные деньги. Документации, говорят, не сохранилось. К вопросу о том, что сейчас мы можем узнать об этом эксперименте только со слов его инициаторов.
Катя назвала их метод "перекати-какашка". Я так поняла, это означает нарастание снежного кома во взаимном диалоге между ними. В принятии и смирении того, что прикатывается, даже если это выглядит какашкой. А еще: нет насилию, не говорить "нет" , не говорить "так, я все придумала", но говорить "а что, если нам...", делегирование и поддержка культа незащищенности.
#постдоквциме
Хореограф Татьяна Гордеева начала с разминки, что было просто благословением. Я уже осоловела от сидения на стуле и печатания в телефон. Пять минут простукивания и потряхивания, и благодарное тело впрыснуло в кровь нужные гормоны. Всего пять минут! Запомню и буду простукивать себя почаще.
Татьяна и драматург Екатерина Бондаренко вместе проводят семинары для разных культурных работников.
Я приняла участие в одном упражнении. Три человека выполняют произвольные движения и одновременно говорят с небольшим смещением. Например, я должна была несколько раз повторить движение второго и выхватить из его речи одно слово, а первый называл к этому слову синоним. И так до точки бифуркации. Никто не знал при этом, что должны делать другие.
Мне этот опыт дал понимание, что не каждый человек перформер. Чаще всего люди, оказавшиеся на сцене, хоть и условной, начинают играть, как в самом плохом театре. И, конечно, никому не под силу просто выполнить инструкцию. Начинаются смех, лишние вопросы, что сбивает все упражнение и его смысл. Все это происходит потому, что чаще всего люди сконцентрированы на себе и думают, как они выглядят для других, вместо того, чтобы просто выполнить инструкцию. И то, и другое нормально. Но стоит учитывать при отборе перформеров.
In Liberty - проект Кати и Тани, который они сделали в Гоголь-центре. Люди воспроизводили простые позы демонстрантов 25 августа 1968 года. Однако эти простые позы были очень напряженными, такими, что потребовалась даже помощь других участников. Подключение через тело - пожалуй, один из самых мощных приёмов в театре. Здесь зрители были внимательны к микродвижениям перформеров, замечали их усталость и поддерживали тех, кто "держал" невидимые плакаты.
"Сказка сегодня" - проект, в котором участникам предложили переосмыслить значение сказочного. Катя и Таня обратились к теме смерти в современном философском изводе (Латур, Батлер) и решили поддержать какого-нибудь сказочного персонажа. Зрителей опросили про их суеверия, связанные с движениями: постучать по дереву, посидеть на дорожку и т.п. Потом рассадили их на три группы. Зрители ставили маркеры на листочке во время действий Кати и Тани. Дальше Катя прервала свой рассказ, чтобы показать, как она поддерживала Ивана. Она садилась и вставала много раз (садилась на дорожку), параллельно перессказывая сказку о Жар-птице и Сером волке. Добравшись до момента, где Иван уже лежит мертвый, Катя сказала ему, что смерть в его пространстве обратима, и так она его поддержала. Связь с маркерами от зрителей не уловила, надо узнавать дополнительно.
"Индивиды и атомарные предложения" Андрея Киселева, состоящая из математических формул, и социальная хореография - ещё один эксперимент Кати и Тани. Социальная хореография связана с повседневными телесными практиками. Катя и Таня раздали зрителям разные протестные жесты, и так они разыграли несколько формул. Вся история связана с историей Серебренникова и обсуждением вокруг неё вопроса, брать или не брать государственные деньги. Документации, говорят, не сохранилось. К вопросу о том, что сейчас мы можем узнать об этом эксперименте только со слов его инициаторов.
Катя назвала их метод "перекати-какашка". Я так поняла, это означает нарастание снежного кома во взаимном диалоге между ними. В принятии и смирении того, что прикатывается, даже если это выглядит какашкой. А еще: нет насилию, не говорить "нет" , не говорить "так, я все придумала", но говорить "а что, если нам...", делегирование и поддержка культа незащищенности.
#постдоквциме