Уважаемые подписчики, как это случилось со многими, мой канал "Между искусством и театром" превратился в просто мой канал. Посты, подобные тем, что выше и этот, обычно можно было увидеть в моем фейсбуке (сейчас не пользуюсь), тексты про художников и репортажи с выставок - в инстаграме (показалось уместным остановиться на числе публикаций 666), здесь же я старалась писать только по теме канала. И, в общем, это правило все еще соблюдается, только крен сейчас будет в пользу рубрики #литература, в мое импровизированное исследование 2010-х.

Мне это важно не столько для моего текста (возможно, он никогда не будет дописан), сколько для понимания, что привело нас к точке, в которой мы оказались (гибель мирного населения в соседней стране и наша беспомощность), и что из этой точки теперь можно делать (когда есть уверенность, что поздно для всего) и как сосуществовать с теми, кто все это поддерживает. Пока что я могу только писать, работать, быть на связи с теми, кто уехал, и теми, кто остался. И обращать внимание на те самые исключенные группы, которые не попались раньше на глаза нашей инклюзивности. А исключены из повестки оказались родители, их друзья, родственники, все те, кто находился за пределами наших проектов, открытий, биеннале, инсталляций, перформансов и прочих нарративов современного искусства. Этот разрыв я чувствовала каждый раз, когда мама приезжала в Москву на выставки современного искусства, или когда я пыталась показать какой-нибудь модный фильм отцу. Или когда участницы выставок приводили родителей с собой на открытия. В большей части работ для них не было практически ничего актуального. Либо язык оставался для них зашифрованным. Как вышло, что они больше поверили абсурду и лжи ТВ? Как вышло, что их совсем не привлекли другие ценности? Как получается одновременно совмещать "людей жалко" и "иначе бы напали на нас"?

Церковь оказалась такой же исключенной (я не помню ни одного проекта, в котором художники работали бы с группами верующих - а потом это стало опасной темой) и превратилась в источник скандалов. В продолжение вчерашней темы напомню, какая роль была отведена РПЦ в медиаскандале с "Пусси Райот". Анонимный источник из клириков тогда выдвинул версию, которая сейчас кажется наиболее достоверной (выделено мной): «Весной церковное руководство определило для церкви стратегическую нишу в обществе. Она должна состоять из обывателей и таким образом полностью совпадать с путинским большинством. Несколько жестких выпадов церковников против интеллигенции и рассуждения о ее вине перед отечеством в 1917 году – это попытка вытолкнуть интеллигенцию на периферию церковной жизни, т.к. интеллигенция составляет костяк протестного движения». В свою очередь библеист Андрей Десницкий, кстати, отец замечательной художницы Анны Десницкой, отметил: «В свое время в Польше и других странах Восточной Европы коммунизм рухнул, когда объединились костел, национальная интеллигенция, патриоты и демократы. Для нашей власти очень хорошо сделать так, чтобы наша интеллигенция и наша церковь относились друг к другу с подозрением и враждебностью, потому что если они объединятся, вместе они смогут сделать очень много». Из истории мы знаем, что к движению еще должна присоединиться часть армии. Но это давно не наш случай. Общество рассыпалось, разъединилось, разуверилось, и церковь я привожу в пример только как одну из институций, формально не связанную с государством, но в лице некоторых ее деятелей, увы, участвующую в формировании прогосударственных общественных настроений. Это процесс, начавшийся давно, и это то разочарование, которое большая часть интеллигенции так и не смогла ей простить.

(Я не социолог и не политолог, но у меня есть опыт работы корреспондентом и журналистом).

#24февраля

Художница из Екатеринбурга Анастасия Богомолова рассказывает о программе, в которой принимают участие российские и шведские художники, а в своём блоге - что она предпринимает сейчас как художник. Деятельность - то, что поможет нам всем удержаться на плаву. Но я не смогла быстро сориентироваться. На встрече я призналась, что начала работать "в стол" ещё до начала событий, осознавая неуместность fine art сейчас. Прежние методы лично для меня не работают, остаются более привычные и менее затратные artist (значит, не научный) research и writing/письмо. Когда я пойму, что ещё могут делать художники сейчас, я напишу.

#современноеискусство #24февраля

Маленькой спасительной гаванью для меня в последние 15 дней оказалась онлайн-группа Cross Pollination — программы обмена, которую инициировали самоорганизации Mint (Стокгольм) и «После Красного» (Москва) с поддержкой департамента культуры шведского посольства. После череды осенне-зимних вебинаров проект должен был завершиться обменными поездками, в итоге шведская сторона предложила продолжить встречи онлайн, чтобы поддержать российских художников. Первый после начала войны созвон был очень эмоциональным, в конце я предложила в следующий раз поговорить об уместности искусства в военное время — вопросом об этом сейчас задаются практически все знакомые мне художники, с которыми я нахожусь в постоянном контакте (и пока многие отвечают на него отрицательно).

Бразильская художница Карла Закканьини (сейчас она базируется в Швеции), апеллируя к своему опыту жизни в разрушаемом диктатурой латиноамериканском обществе, предложила разделить один вопрос на два: «Возможно ли искусство в ситуации, когда язык ограничен?» и «Какое искусство релевантно в тяжелые времена?» Позиция Карлы — вера в то, что искусство создает пространство, где вещи, которые сложно или невозможно артикулировать (потому отнимается даже слово), могут быть быть переведены на универсальный язык. В пример она приводит ряд художников из Южной Америки: Cildo Meireles, Paulo Brusky, Antonio Manuel, Ana Bella Geiger, Anna Maria Maiolino, Lygia Pape, Lygia Clark, Helio Oiticica, Victor Grippo.

Сейчас я тоже много думаю про язык и его ограничения. Даже не в законодательстве, а в частных разговорах, где война все еще присутствует как «сложившаяся ситуация» и «сложные обстоятельства». Михаил Толмачев, который также участвует в программе, рекомендовал почитать «LTI. Язык Третьего рейха» Виктора Клемперера. Я открыла книгу и наткнулась на кусок:

То и дело цитируют афоризм Талейрана: язык нужен для того, чтобы скрывать мысли дипломатов (и вообще хитрых и сомнительных личностей). Но справедливо как раз обратное. Пусть кто-то намеренно стремится скрыть — только лишь от других или от себя самого — то, что он бессознательно носит в себе, — язык выдаст все. В этом, помимо прочего, смысл сентенции: le style c’est l’homme; высказывания человека могут быть лживыми, но его суть в неприкрытом виде явлена в стиле его речи.

Страшные переживания связаны у меня с этим своеобразным (в филологическом смысле) языком Третьего рейха. Поначалу, когда я еще практически не знал преследований, я старался как можно меньше слышать этот язык. <...> Я искал спасения в работе, с головой уходя в нее, читал лекции, судорожно оглядывая пустеющие ряды передо мной, напряженно трудился над исследованием дорогого мне восемнадцатого столетия французской литературы. Зачем еще больше отравлять себе жизнь чтением нацистской писанины, если и без того жизнь отравлена тем, что происходит вокруг. Если случайно или по ошибке мне в руки попадала какая-нибудь нацистская книжка, я отбрасывал ее в сторону после первого же абзаца. Если на улице слышались истошные вопли фюрера или его министра пропаганды, я делал большой крюк, обходя репродуктор, а при чтении газет брезгливо выуживал голые факты (в своей наготе они уже были достаточно неутешительными) из мерзкой баланды речей, комментариев и статей. После чистки среди служащих и чиновников, в ходе которой меня лишили кафедры, я всерьез решил оградить себя от действительности. Моими любимцами по-прежнему оставались такие несовременные и давно оплеванные всеми, кто о себе что-то мнил, просветители: Вольтер, Монтескье и Дидро. Теперь я все свое время и все силы мог посвятить моему опусу, работа над которым продвинулась уже далеко; что же касается восемнадцатого века, то я, можно сказать, как сыр в масле катался в библиотеке — ни одна немецкая, да, пожалуй, и сама Парижская национальная библиотека не смогла бы лучше снабжать меня необходимыми материалами. Но в тот момент меня подкосил запрет на пользование библиотеками, и труд моей жизни был выбит из рук.

Для новых подписчиков поясню, а старым и верным напомню, что у меня есть рубрика: "Русский акционизм бессмысленный и беспощадный". Приемы активистов не так редко задействуют медийные персоны для привлечения внимания к себе, либо действительно какой-то проблеме, которая вдруг их взволновала (все мы люди). Смею надеяться, что сын Никаса Сафронова пианист Лука искренне переживает об остановке работы "Макдоналдса" больше, чем о своей медийности.

Еще из примет времени: недавно мне написали из одного СМИ просьбу прокомментировать выставку Никаса Сафронова. Если это и есть наше с вами будущее, деятели культуры, то я, пожалуй, вернусь к плану "работать в стол".

#русскийакционизмбессмысленныйибеспощадный #24февраля

И коротко #променя #новости #24февраля
Болею; потеряла связь с родственниками в Украине (ищу); помогаю спасать архив важного театра; продолжаю писать роман о художественном сообществе 2010-х (теперь уже точно "в стол", что очень освобождает); делюсь бессмысленными советами с теми, кто уезжает, и теми, кто остается (но важен сам факт общения, налаживания связей); в фейсбук и инстаграм пока не вернулась; заглянула во В контакте и решила делать это как можно реже; здесь подписалась, на кого успела, и спрятала пока в папку Архив.

Из планов: если будут силы, возобновить рубрику #спектакликоторыевынеувидите - потому что совсем недавно я посмотрела "Меморию" и "Русскую смерть" в ЦИМе - и они тут же, за несколько дней, стали исторически важными.

Продолжать информационную поддержку Театра.doc и других независимых площадок, которые все это время делали огромную работу по изобличению преступлений режима, освещению противоположных точек зрения, демократизации и раскрепощению зрителя.

Возможно, проведу опрос среди деятелей культуры, что они сейчас делают и что рекомендуют делать.

Для эксперимента при случае прикручу комментарии.

Писем с кэнселингом мы много видели последние дни.

Письмо солидарности из Польши всем тем, кто протестует в России, на польском, английском и русском языках.
#солидарность #24февраля

https://monde-diplomatique.pl/list-poparcia-dla-protestu-w-rosji/

Отвечая на вопрос, что сейчас могут делать художники (в широком смысле).
#этическое #эстетическое #24февраля

Shortparis и хор ветеранов ВОВ и военной службы им. Ф. М Козлова.
Фортепиано, хормейстер – Петр Гайдуков
Музыка, слова – Shortparis.

"Яблонный Сад"

О, печаль моя
Здесь я не был
Где предел, края?
Кто видел?
И чья теперь ты, чья?
И чья теперь ты, чья?

Спит большая страна
Вечным кажется вечер
Над собором Кремля
Поднимается ветер

Рыба ищет сетей
Тело ищет событий
Пуля стала умней
В ходе кровопролитий

Как на улочке солдат
Булочку ест, сладкому рад
Он тебе и сын и брат
Мёдом цветёт яблонный сад

О, печаль моя
Кто ответит
Где предел, края?
Кто видел?
Куда ползёт змея?
Кто видел?
И чья теперь ты, чья?

Спит родная земля
Вечер изувечен
Над собором Кремля
Подымается пепел

Как на улочке солдат
Булочку ест, сладкому рад
Он тебе и сын и брат
Кровью цветёт яблонный сад

О, печаль моя
Здесь я не был
Где предел, края?
Кто видел?
И чья теперь ты, чья?
Теперь ты пепел

https://www.youtube.com/watch?v=12CsEuxN5vQ

После того как сотрудница Первого канала Марина Овсянникова 14 марта в прямом эфире развернула плакат со словами «No war. Остановите войну. Не верьте пропаганде. Здесь вам врут. Russians against war» (цитата), я, как и многие, наверное, подумала сначала (с огорчением), что это фейк, потом, осознав, что акция произошла в действительности, сразу вспомнила научную работу моей коллеги Татьяны Волковой, которая пишет диссертацию о российском арт-активизме и его трансформации в течение последних десятилетий. Ниже моя вольная интерпретация одной из идей Тани (согласовано с автором).

Оставим за скобками тот факт, что Овсянникова не художница ("Пусси Райот" тоже себя так не позиционировали), поскольку речь пойдет именно об активизме и искусстве, возникшем из него. Таня продолжает наблюдения, начатые ее научной руководительницей, искусствоведом Анджелиной Лусенто, в ходе которых стало очевидно, что эстетика в российском постсоветском перформансе постепенно, но верно менялась с маскулинного спектакля на эстетику с женскими маркерами.

Если кратко вспомнить акционизм 1990-х, то в нем, как писала Екатерина Деготь, осуществлялась актуализация "телесности, физической опасности и этики". По версии Мишель Майданчик, московские акционисты интегрировали акты насилия и секса в свои работы, потому, что понимали, что российская зарождающаяся капиталистическая экономика была связана с другими глобальными рынками через масс-медийный спектакль. Акционисты первыми стали работать с медиа-ресурсами, а медиа всегда охотно пишут о сенсациях, насилии и сексе. Именно эти жесты в свое время позволили перейти российскому искусству из "провинциальности" в более широкий контекст интернационального современного искусства.

Маскулинизированность была (и все еще есть) основным маркером власти и в 2000-е годы, и далее. На этом фоне появление женской арт-панк-группы “Pussy Riot”, которые вступили в прямую конфронтацию с Путиным, выглядело как резкий контраст с риторикой гипер-маскулинности. Политолог Джанет Элиз Джонсон писала, что появление “Pussy Riot” можно понимать как неизбежную реакцию на мужскую политику России. Лусенто добавляет, что феномен Pussy Riot был также реакцией на формы мужского акционизма 1990-х и 2000-х годов.

Развитие акционизма она видит в перформансах Катрин Ненашевой. Например, часть ее проекта “Наказание”, где художница как медсестра меняла повязки на пролежнях своего друга, инвалида Дмитрия Жданова, на Красной площади в день России в 2016 году. (Согласитесь, сложно представить, чтобы такую - по сути, материнскую - акцию сделал мужчина-художник). Лусенто назвала подобные акции “перформативной политикой заботы”, построенной на “материнских аспектах коммуникации”.

Однако “феминистская” риторика значительно шире практик заботы. Она включает в себя борьбу за права женщин и всех миноритарных групп. Знаменитое “личное это политическое” воплощается в формах, где художницы говорят публично о личном, предстают слабыми и уязвимыми, берутся за сложные и опасные темы дискриминации и насилия, помогают угнетенным социальным группам, формируют горизонтальные коллаборации.

Жест Марины Овсянниковой на фоне пропавших вдруг знаменитых акционистов недавнего прошлого звучит именно как подтверждение линии умирания маскулинного перформанса и утверждения женского.

Уже позже Екатерина Шульман в прямом эфире ответила на вопрос "Складывается ощущение, что у антиспецоперационного протеста женское лицо... Скажите, это тренд?" Шульман соглашается и указывает на следующие причины усиления женского протеста: 1. демография; 2. возрастание социальной активности женщин; 3. женщины более защищены законом (например, матерей несовершеннолетних детей нельзя подвергать административному аресту); 4. все еще есть табу на избиение женщин мужчинами, тем более, публичное, тем более, если мужчина вооружен; 5. любые акции с участием женщин - демонстративно ненасильственные. Имеет ли это политический эффект? Шульман указывает, что пример Белоруси показал, что "не вполне".

#русскийакционизмбессмысленныйибеспощадный #жест #феминизм #24февраля

Марина Овсянникова явно внесла движение в застывшую безнадежную ситуацию, а ещё спасла честь всех редакторов телеканалов, у многих из которых, я думаю, расширился диапазон действий. Важная акция инициирована также вчера и сегодня феминистками, пригласившими женщин и всех желающих возродить всемирную антивоенную акцию «Женщины в чёрном». В 1988 году ее начали израильтянки, протестуя против военных преступлений в Палестине. Каждую пятницу женщины одевались в чёрную одежду и молча стояли на улицах и площадях своих городов в память о погибших от военных действий. В России 90-х годов «Женщины в чёрном» выходили на улицы российских городов, протестуя против войны в Чечне. Вчера я уже встретила женщин в черном и с белыми розами - спасибо вам 🖤

#новости #феминизм #24февраля

Все еще не могу начать писать про театр, даже ушедший. Но вчера провела занятие для подростков по написанию пьес, и герои, которых они выбрали, меня удивили и обрадовали: веган и вегетарианка спорят об уместности использования ГМО; футболист и тренер выясняют, кто из них важнее в команде; ребенок и послеродовая депрессия (!) пытаются договориться друг с другом; пара итальянцев расстается навсегда; Восток и Запад спорят, что важнее, традиции или прогресс; и, конечно, не обошлось без котика, который влюбляется в стоящий на подоконнике кактус, но случайно смахивает его лапой. Я на два часа окунулась в тот самый, старый мир, где обозначенные проблемы действительно могли быть единственными. #драматургия

Творить, беззаботно смеяться, изобретать, уважительно слушать друг друга - больше всего мне не хватало этих вещей, потому что я думала, что сейчас никто, и я тоже, уже не имеет на это права.

Вчерашний скриншот, который я запостила без объяснений (хотя это моя открытка именниникам), отражает, пожалуй, одно из самых болезненных ощущений в эти дни - полярность, противопоставление моих знакомых, близких и друзей, разделяющее нас, как кажется, неотвратимо. Два человека, которые интересны тебе одинаково, но которые никогда не сойдутся во взглядах, могут оказаться на одной странице и на одной книжной полке, в одном городе в один день в расписании твоих встреч, но придерживаться взглядов диаметриально разных. Быть нейтральным давно невозможно, но как оставаться терпимым к разным точкам зрения, в том числе, к тем, которые ты сам не можешь принять? Один из вариантов ответа на этот вопрос дальше.

Как я уже писала выше, для меня важно сформулировать причины произошедшего разделения, потому что я отношу себя к той части общества, которая последовательно отстаивала демократические и либеральные ценности, и, теперь уже очевидно, проиграла. (Поэтому я использую местоимение "мы", имея в виду эту группу людей, но не подразумевая, что было некое общее движение). Я остаюсь в России, и мне жизненно важно (то есть это вопрос выживания) понять, почему не получилось и как жить рядом с людьми, которые откровенно рады этому проигрышу. Для этого и заведена рубрика #24февраля

Благодарю куратора Оксану Полякову, предложившую посмотреть интервью Ирины Прохоровой. В нем есть некоторые ответы на вопросы, обозначенные выше. Они также пересекаются с постом о смене тренда в активизме. Ссылку прикладываю, а здесь - вольный пересказ фрагмента этого разговора:

Почему гражданское общество не может консолидироваться против авторитарного тренда? Винить себя - неправильная история. Мы не смогли найти альтернативную повестку, которую нельзя перехватить и которая оказалась бы созвучна представлениям, ожиданиям и надеждам большей части общества. И это не связано с активизмом.

Любые символические акции (начиная с белых ленточек до борьбы с коррупцией) легко перехватывались противоположной стороной. А значит, они не предлагали никакой достойной альтернативы.

Прохорова поделилась историей, как они с единомышленниками предприняли попытку создать большое общественное движение, сделав ставку на гуманистический "третий сектор" (собирательное название для разнообразных организаций и групп, участвующих в экономических процессах, но при этом не ставящих своей задачей получение прибыли). По ее мнению, у авторитаризма и тоталитаризма есть только одна ахиллесова пята - патологическое неприятие гуманизма и милосердия. Это то, что оно как раз не может перехватить. В качестве примера Ирина привела "Марш матерей" - к ним можно добавить все движения, которые свидетельствовали, что общество хочет мира и нормальной жизни. Однако у этой инициативы не случилось продолжения: "не были готовы", - пояснила Ирина.

Относительно существующего сейчас жесткого разделения Прохорова считает, что в России всегда есть большой разрыв между риторикой и жизненной практикой. И то, что кто-то с агрессией тебе что-то доказывает, не значит, что он не живет демократическими ценностями. Политические убеждения могут быть разными, нужно смотреть на дела: человек, возможно, вам не близок политически, но, если он делает важные для общества вещи, политическое стоит оставить на втором плане.

Учитывая, что возможной альтернативной повесткой Прохорова видит гуманизм, любой человек, его жизнь и достоинство - самое главное. Это представление, по ее мнению, могло бы скрепить значительно большее количество людей поверх искусственных идеологических барьеров. Пропаганда - это всегда наносное. Наш проигрыш в том, считает Ирина, что мы не смогли предложить людям ни привлекательной модели прошлого, ни будущего. Империя же как идеал привлекательна для многих, потому что она традиционна и понятна. Титаническая сейчас задача - выработать иную модель. Что мы можем противопоставить империи?

Допустим, все, кто нам не нравятся наверху, исчезнут, что тогда? Легче всего сказать, что у нас народ "не такой". В итоге, народ не нравится ни государству, ни оппозиции. Мы не видим точек роста, наш фокус видения слишком узкий, поэтому нам не удалось и не удается привлечь большое число людей. В 1980-е годы Михаил Горбачев опирался на научно-техническую интеллигенцию, которая затем распалась, так как сильнее всего пострадала от реформ. Так новая власть лишилась поддержки и передала ее людям, далеким от ценностей той среды. И мы сейчас привычно обращаемся к среде, которой, возможно, просто нет.

27 день, утро. Прошу остановиться, прекратить, назначить выполненным, что признается незавершенным, прошу не действовать, не стрелять, не убивать. Прошу начать говорить, без обвинений, укоров, оскорблений, без ненависти. Прошу не ждать, не откладывать покаяние на потом, когда всё завершится, прошу молитв. Прошу отринуть от меня ярость, усмирить гнев, оградить от осуждения, прошу кротости, правды и мира.

Все-таки здесь не будет лайков и комментариев, извините. Понравилось, как на этот вопрос ответил писатель и математик Роман Михайлов.

"Телеграм разве сильно менее зашкварное гетто?" гораздо менее. когда здесь появится система лайков и комментариев, надо будет отсюда сваливать навсегда, а так, это просто мессенджер для переписки + группы типа этой для постов инфы. + фэйсбук еще цензурируется с явно понятной окраской

Никогда не отмечала Всемирный день театра, но в этом году хочу это сделать (хотя поводов для праздника нет), прочитав лекцию о спектаклях, которые вы никогда не увидите.

27 марта, в воскресенье, в 15 часов, в рамках образовательной программы "Знание" в павильоне "Рабочий и колхозница" поговорим о российском документальном театре, за развитием которого я наблюдаю с 2000 года. В то время про него писали, что «документальный театр чем-то похож на провокативную журналистику, на исследование, но только не на театр», однако за тридцать с лишним лет у него появились свои методы и приемы, повлиявшие на все культурное поле.

Многие драматурги, режиссеры и актеры пробовали себя в технике вербатим: Александр Родионов, Максим Курочкин, Евгений Сытый, Руслан Маликов, Александр Вартанов, Варвара Фаэр, Иван Вырыпаев - а кто-то, как Михаил Дурненков, удачно ее имитировал. Третьи же, как Всеволод Лисовский, и вовсе радикально использовали документальность в театре, превратив ее в ряд художественных жестов.

На лекции поговорим и об истории документального театра вербатим в России, и его методиках и самых ярких спектаклях, а также о том, почему сделать свой вербатим будет полезно каждому.

Приходите, увидимся. Вход свободный.

#документальныйтеатр #спектакликоторыевынеувидите

https://znanie.vdnh.ru/events/lektsiya-dokumentalnyy-teatr-tekhnika-primery-osobennosti

Это был один из лучших фестивалей современного театра и перформанса. #точкадоступа закрылась, видимо, навсегда 💔

#новости #24февраля

Точка доступа закрывается и остаётся верна себе до конца.
Зафиксирую себе и вам их прощальный текст в соцсетях:

«Точки доступа» больше не будет. На фоне происходящего такая новость не выглядит значимой. Но нам важно об этом рассказать.

Привет. Это Аня и Катя. Последние два года мы говорили от лица фестиваля. Впрочем, это были не только наши слова — это были слова всей команды. Так уж случилось, что несмотря на споры и разногласия внутри команды, возникающие в процессе плотной, очень плотной, совместной работы, в ключевых вопросах мы всегда совпадали. Наверное, нам повезло.

Сегодня мы показали спектакль «Симулятор школы», созданный Петром Куркиным для прошлой «Точки доступа» и номинированный на «Золотую Маску». Этот закрытый показ для жюри стал последним проектом в истории фестиваля. Всей командой мы приняли решение закрыть «Точку доступа». То, что мы делали, перестало иметь смысл 24 февраля 2022 года. Как институция мы где-то выбирали быть чуть тише, чтобы маленькими шагами приближаться к прекрасной России будущего, чтобы существовать дальше, чтобы голоса очень разных художников могли равноправно звучать. Но нашей ключевой ценностью всегда была свобода. Заниматься театром сегодня, закрывая глаза на насилие, цензуру, на то, что наши коллеги сидят в спецприемниках, значит признавать систему и подчиняться ей.

«Точка доступа» существовала семь лет. Мы жили этой работой и смогли собрать комьюнити единомышленников, которым гордимся. Мы очень любили «Точку». И очень хотели продолжать. Но реальность диктует свои правила. Мы надеемся, что такие связи не рвутся, и где бы мы с вами ни оказались, причастность к фестивалю может объединять и становиться основой для чего-то нового.

У нас нет никаких прогнозов. Но есть огромная благодарность зрителям и участникам, всем тем, кто помогал делать фестиваль. Спасибо, что были с нами, и берегите себя. Любовь обязательно победит 🖤