#термины Один из важных для современного искусства - свидетельский театр. Читаем #антисловарьугарова Тут надо добавить, что любой человек был для Угарова и документом, и потенциальным свидетелем. Он активно призывал свидетельствовать зрителей, особенно поначалу. Помню, на заре Театра.doc я сказала ему, что хотела бы помогать в проекте "Черножопый". На одном из обсуждений всплыл этот проект, и он при всех предложил свидетельствовать о своем опыте столкновения с национализмом. И пристально посмотрел на меня. Но я тогда была моложе нынешнего Вилисова и тоже стеснялась выступать. Так я упустила шанс стать свидетелем.
СВИДЕТЕЛЬСКИЙ ТЕАТР – разновидность документального театра, предполагающая, что в постановке участвуют реальные свидетели того или иного события. Примеры постановок в «Театре.doc»: «Хамсуд. Продолжение», посвященный процессу над Pussy Riot, «Случай с моим другом. Дело Леонида Развозжаева» (об активисте, похищенным в Киеве), «Портрет подруги художника» (с участием Оксаны Шалыгиной, соратницы Петра Павленского), «Лир. Клещ» (с участием бывшей заключенной Марины Клещевой) и др.
Ценность этого вида театра Михаил Угаров видел в том, что, как он пояснил в интервью «Газете» в 2012 году, исчезает «высокое мастерство», которое маркирует то или иное событие (даже реальное) как художественный вымысел.
Причины возникновения свидетельского театра он объяснял тем, что аудитория перестала верить не воспринимаемой критически информации: СМИ и экспертам: «Субъективность стала важнее объективности. Субъективность существует – а понятие объективности перестало существовать; этим словом теперь выражают ту же самую субъективность, только тенденциозную».
Угаров подчеркивал, что в этом виде представления нет цели создать обобщенную историю, есть цель – представить конкретное событие, и именно оно диктует и построение актером персонажа, и режиссуру, и структуру повествования.
Относительно участия актеров в такого рода постановках Угаров был убежден, что сначала актер должен стать свидетелем, то есть получить непосредственный опыт участия. Он полагал, что свидетельский спектакль должен быть одноразовой акцией, а потом существовать только в форме документации.
В качестве основной темы для свидетельского театра Угаров видел «пробуждение гражданского сознания».
СВИДЕТЕЛЬСКИЙ ТЕАТР – разновидность документального театра, предполагающая, что в постановке участвуют реальные свидетели того или иного события. Примеры постановок в «Театре.doc»: «Хамсуд. Продолжение», посвященный процессу над Pussy Riot, «Случай с моим другом. Дело Леонида Развозжаева» (об активисте, похищенным в Киеве), «Портрет подруги художника» (с участием Оксаны Шалыгиной, соратницы Петра Павленского), «Лир. Клещ» (с участием бывшей заключенной Марины Клещевой) и др.
Ценность этого вида театра Михаил Угаров видел в том, что, как он пояснил в интервью «Газете» в 2012 году, исчезает «высокое мастерство», которое маркирует то или иное событие (даже реальное) как художественный вымысел.
Причины возникновения свидетельского театра он объяснял тем, что аудитория перестала верить не воспринимаемой критически информации: СМИ и экспертам: «Субъективность стала важнее объективности. Субъективность существует – а понятие объективности перестало существовать; этим словом теперь выражают ту же самую субъективность, только тенденциозную».
Угаров подчеркивал, что в этом виде представления нет цели создать обобщенную историю, есть цель – представить конкретное событие, и именно оно диктует и построение актером персонажа, и режиссуру, и структуру повествования.
Относительно участия актеров в такого рода постановках Угаров был убежден, что сначала актер должен стать свидетелем, то есть получить непосредственный опыт участия. Он полагал, что свидетельский спектакль должен быть одноразовой акцией, а потом существовать только в форме документации.
В качестве основной темы для свидетельского театра Угаров видел «пробуждение гражданского сознания».
Знаете Войтека Земильского? Я вот не знала, а его статья с критикой партиципаторного театра – бальзам на душу.
На финальном ридинге в Образовательном центре Музея «Гараж» читали с Валерием Золотухиным текст режиссёра, писателя, хореографа Войтека Земильского «Participation, and Some Discontent» («Участие и немного недовольства»). Я болела, но, к счастью, участники сделали запись. Предлагаю небольшой её конспект.
В Москве, кстати, когда-то показывали спектакль Земильского «Небольшой рассказ» (может, кто-то из вас видел) – о его деде, который сотрудничал с органами. Когда деда рассекретили, то лишили его звания почетного гражданина Варшавы, он ушел в тень, там и умер. Семейная история была использована режиссёром как предлог для разговора о механизмах создания и разрушения репутации.
Земильский сам исполнял свой монолог, и основной его интонацией была растерянность – это не было ни защитой деда, ни его осуждением – это был вопрос, а как ему теперь, Земильскому, с этим жить. Это было приглашение зрителей к обсуждению. Однако формат спектакля-лекции позволял не вовлекаться в историю излишне эмоционально.
Статья Земильского начинается с дискуссии о театре. Брехтовская идея – зритель теряет свою индивидуальность во время просмотра спектакля. В драматическом театре он отдается во власть спектакля через механизм сопереживания. Такому театру Брехт противопоставлял эпический, который воспитывает в зрителе критическое начало. Земильский же говорит о том, что не верит в потерю субъективности зрителя в драматическом театре.
Проблема театра, по его мнению, связана с тем, что на зрителя как раз не обращают внимания: между эстетическим опытом художника и эстетическим опытом зрителя не проводится различия, а оно существует. И нет такой концепции театра, в которой бы зритель находился по одну сторону с произведением, а не был бы ему противопоставлен.
Второй момент, который критикует Земильский. Наивно предполагать, что в театре мы имеем дело с созданием сообщества, это утопия. А театр это – гетеротопия – совмещение разных пространств.
Мы говорим, что участвуем в церемонии, и действительно – участвуем, но не активно. Так что нам нужно от зрителя? Почему не достаточно просто его присутствия?
Нужно признать за зрителем определенный статус, пишет Земильский. Активизировать его – да, это один из способов дать ему статус, но он не единственный. Земильский предлагает найти другие возможности, помимо вовлечения. Дальше он делится своими предположения, как могут строиться отношения между зрителем и произведением.
Например, создание сообщества не цель, а средство, чтобы преодолеть себя, развернуть себя во вне. Театр предоставляет нам возможность представить другое, возможность инакового, отличного. Зритель же в ситуации столкновения с другой реальностью, отличной от реальности окружающего, представляет то, что он приносит с собой – действительность вне спектакля. Это и есть гетеротопия. Пространство обыденного в театре = зрители. И это испытание, тест для театра (я бы сказала, для искусства, в целом). Отсюда – большая проблема участия.
Вступая в отношения со зрителем, театр «дразнит реальность». И не всегда это получается удачно.
Для Земильского в какой-то момент важной моделью, по которой может строиться театр, стала игра в значении game – то, у чего есть правила, но то, что не лишает нас субъектности (агентности). В игре/game мы принимаем решения, а не кто-то за нас, мы взаимодействуем с другими, просто мы действуем в рамках правил.
Потом Земильский пишет: вы, мол, застали меня в момент репетиций и мне сложно сейчас сформулировать всё до конца, поэтому от своей программы (её набросков) я перехожу к критике партиципаторного театра.
- Театр становится слишком интимным: много прямого контакта, но контакт актёра со зрителем всегда растворяется в чем-то большем – в спектакле.
- При этом партиципаторный театр без искры человеческого общения превращается в кошмар.
- Зритель иногда становится просто декорацией или бутафорией, опорой для тех, кто действительно участвует. Для кого-то #партиципаторныйтеатр – фейковая агентность.
На финальном ридинге в Образовательном центре Музея «Гараж» читали с Валерием Золотухиным текст режиссёра, писателя, хореографа Войтека Земильского «Participation, and Some Discontent» («Участие и немного недовольства»). Я болела, но, к счастью, участники сделали запись. Предлагаю небольшой её конспект.
В Москве, кстати, когда-то показывали спектакль Земильского «Небольшой рассказ» (может, кто-то из вас видел) – о его деде, который сотрудничал с органами. Когда деда рассекретили, то лишили его звания почетного гражданина Варшавы, он ушел в тень, там и умер. Семейная история была использована режиссёром как предлог для разговора о механизмах создания и разрушения репутации.
Земильский сам исполнял свой монолог, и основной его интонацией была растерянность – это не было ни защитой деда, ни его осуждением – это был вопрос, а как ему теперь, Земильскому, с этим жить. Это было приглашение зрителей к обсуждению. Однако формат спектакля-лекции позволял не вовлекаться в историю излишне эмоционально.
Статья Земильского начинается с дискуссии о театре. Брехтовская идея – зритель теряет свою индивидуальность во время просмотра спектакля. В драматическом театре он отдается во власть спектакля через механизм сопереживания. Такому театру Брехт противопоставлял эпический, который воспитывает в зрителе критическое начало. Земильский же говорит о том, что не верит в потерю субъективности зрителя в драматическом театре.
Проблема театра, по его мнению, связана с тем, что на зрителя как раз не обращают внимания: между эстетическим опытом художника и эстетическим опытом зрителя не проводится различия, а оно существует. И нет такой концепции театра, в которой бы зритель находился по одну сторону с произведением, а не был бы ему противопоставлен.
Второй момент, который критикует Земильский. Наивно предполагать, что в театре мы имеем дело с созданием сообщества, это утопия. А театр это – гетеротопия – совмещение разных пространств.
Мы говорим, что участвуем в церемонии, и действительно – участвуем, но не активно. Так что нам нужно от зрителя? Почему не достаточно просто его присутствия?
Нужно признать за зрителем определенный статус, пишет Земильский. Активизировать его – да, это один из способов дать ему статус, но он не единственный. Земильский предлагает найти другие возможности, помимо вовлечения. Дальше он делится своими предположения, как могут строиться отношения между зрителем и произведением.
Например, создание сообщества не цель, а средство, чтобы преодолеть себя, развернуть себя во вне. Театр предоставляет нам возможность представить другое, возможность инакового, отличного. Зритель же в ситуации столкновения с другой реальностью, отличной от реальности окружающего, представляет то, что он приносит с собой – действительность вне спектакля. Это и есть гетеротопия. Пространство обыденного в театре = зрители. И это испытание, тест для театра (я бы сказала, для искусства, в целом). Отсюда – большая проблема участия.
Вступая в отношения со зрителем, театр «дразнит реальность». И не всегда это получается удачно.
Для Земильского в какой-то момент важной моделью, по которой может строиться театр, стала игра в значении game – то, у чего есть правила, но то, что не лишает нас субъектности (агентности). В игре/game мы принимаем решения, а не кто-то за нас, мы взаимодействуем с другими, просто мы действуем в рамках правил.
Потом Земильский пишет: вы, мол, застали меня в момент репетиций и мне сложно сейчас сформулировать всё до конца, поэтому от своей программы (её набросков) я перехожу к критике партиципаторного театра.
- Театр становится слишком интимным: много прямого контакта, но контакт актёра со зрителем всегда растворяется в чем-то большем – в спектакле.
- При этом партиципаторный театр без искры человеческого общения превращается в кошмар.
- Зритель иногда становится просто декорацией или бутафорией, опорой для тех, кто действительно участвует. Для кого-то #партиципаторныйтеатр – фейковая агентность.
- Партиципаторность уничтожает ауру произведения (Земильский интерпретирует «ауру» как форму символического).
- «Слова, слова, слова». Слишком много слов, по Земильскому, в партиципаторном театре. Не надо делать зрителя частью всего, пишет он. Искусство не имеет ничего общего с коммуникацией.
Всего у Земильского - 10 пунктов критики. Но не буду спойлерить все. Читайте дальше) Этот текст достоин стать настольным чтением, потому что не дает готовых ответов. Зато вопросов - масса. И какая крутая задача - решить их в своем искусстве.
#термины #теория #партиципаторныйтеатр #ридинг #чтениенаночь
- «Слова, слова, слова». Слишком много слов, по Земильскому, в партиципаторном театре. Не надо делать зрителя частью всего, пишет он. Искусство не имеет ничего общего с коммуникацией.
Всего у Земильского - 10 пунктов критики. Но не буду спойлерить все. Читайте дальше) Этот текст достоин стать настольным чтением, потому что не дает готовых ответов. Зато вопросов - масса. И какая крутая задача - решить их в своем искусстве.
#термины #теория #партиципаторныйтеатр #ридинг #чтениенаночь
Последний показ спектакля «Конституция» состоится завтра, 15 декабря, в ЦИМе. В этот же день с 15.00 в Зелёном фойе можно будет посмотреть видео Общества Радек, групп «Что делать?» и u/n multitude, Елены Артёменко и Евгения Гранильщикова. Курирую показ я. Программу назвала «Ощущение политического».
Вход свободный, нужно зарегистрироваться: meyerholdcenter.timepad.ru/event/872850/
Мой текст к показу:
Как мы сегодня чувствуем политическое? К словам, какими громкими они не были, нет доверия. Остается тело и его производное – голос – последний и самый надежный инструмент публичного высказывания. Однако время радикальных экспериментов и акций, которые вовлекали в свою трансгрессивность случайных попутчиков, как видится, прошло. Осталось осознание ограниченности тела, голоса и его власти.
Молодые акционисты почувствовали это еще в начале 2000-х годов. Группа «Радек», делая участниками незапланированной демонстрации толпу, ожидающую зеленый свет светофора, уже тогда ни к чему не призывала, а только лишь выявляла обычный ход истории. Каждый случайно может стать участником исторического события, просто выйдя из дома и переходя дорогу, и оказаться под лозунгами, о которых не имеет представления.
Сейчас, если тела художников и вторгаются в группы случайной публики, то не для трансгрессии, которая наиболее прогрессивными авторами стала восприниматься как «репрессия». Московский трамвай становится для группы u/n multitude местом исполнения (последнего) «Интернационала», а его транспортный маршрут с обычного меняется на «вiд Севастополя до Порт-Артура». Отсылка к событиям, связанным с территориальной политикой России, не несет в себе критического элемента – в потенциал критики сейчас мало кто верит. Зато трамвай становится неким иррациональным объектом с нестабильной идентичностью: вроде бы он едет по Москве, но направляется в Порт-Артур. Вроде бы мы живем в России, но уже в России с Крымом. Вроде бы мы веселимся и поем «Интернационал» в шутку, но от нее хочется плакать.
Философ Оксана Тимофеева в видео группы «Что делать?» гуляет по Дворцовой площади Санкт-Петербурга, где когда-то Николай Евреинов создал свою версию для революции – исторического события, которое должно было запомниться именно в сконструированной, а не в реальной версии. Она пришла сюда в столетие взятия Зимнего, чтобы осознать свое место в историческом процессе, но какое именно событие она осознаёт: реальное или то, иллюзорное? Тимофеева конструирует свою версию апокалипсиса: от рабов-зомби, попавших под волю колдуна, до христианского воскресения. Однако в её версии воскреснут как раз зомби – тела, пережившие сами себя, оставившие позади всё человеческое, включая эксплуатацию, зависимости, страдания и смерть.
Не такие ли тела демонстрирует видео Елены Артёменко «Мягкое оружие»? Перформеры функционируют здесь как управляемые неведомой волей, как оружие, не способное произвести выстрел – голос. Хотя «зомби» Артёменко имеют и властную пластику, и исполнительскую, тела и тех, и других нуждаются в поддержке: команде, ритме, плече. Слабость тел подчёркивается материалом, из которого изготовлены объекты. Один из них – кусок плоти, как будто снятый с туловища (без головы) – новые зомби используют в качестве стяга. Кроме плоти у зомби ничего нет, это их философия и их политика.
Наконец, фильм-коллаж Евгения Гранильщикова «Похороны Курбе» из исторического и утопичного измерения переносит зрителя в поэтическое восприятие и того, и другого. В его измерении реальность, полная разочарования в политике (съёмки проходили во время протестов против войны в Украине и судов над узниками Болотной), не отменяет надежд, хотя и надолго зависших в воздухе. Эмансипаторный потенциал, оказывается, открывается не в свойстве зомби – всё пережить и всех пережить – а в смутном человеческом, не до конца проговоренном, не до конца отрефлексированном.
«Пока мы считаем, что мы живые, мы на что-то надеемся, мы надеемся, что станет лучше», - говорит Оксана Тимофеева в фильме «Что делать?» Итак, слово умерло, тело устало, надежда осталась единственным признаком нашей жизни. #спектакльвыставка
Вход свободный, нужно зарегистрироваться: meyerholdcenter.timepad.ru/event/872850/
Мой текст к показу:
Как мы сегодня чувствуем политическое? К словам, какими громкими они не были, нет доверия. Остается тело и его производное – голос – последний и самый надежный инструмент публичного высказывания. Однако время радикальных экспериментов и акций, которые вовлекали в свою трансгрессивность случайных попутчиков, как видится, прошло. Осталось осознание ограниченности тела, голоса и его власти.
Молодые акционисты почувствовали это еще в начале 2000-х годов. Группа «Радек», делая участниками незапланированной демонстрации толпу, ожидающую зеленый свет светофора, уже тогда ни к чему не призывала, а только лишь выявляла обычный ход истории. Каждый случайно может стать участником исторического события, просто выйдя из дома и переходя дорогу, и оказаться под лозунгами, о которых не имеет представления.
Сейчас, если тела художников и вторгаются в группы случайной публики, то не для трансгрессии, которая наиболее прогрессивными авторами стала восприниматься как «репрессия». Московский трамвай становится для группы u/n multitude местом исполнения (последнего) «Интернационала», а его транспортный маршрут с обычного меняется на «вiд Севастополя до Порт-Артура». Отсылка к событиям, связанным с территориальной политикой России, не несет в себе критического элемента – в потенциал критики сейчас мало кто верит. Зато трамвай становится неким иррациональным объектом с нестабильной идентичностью: вроде бы он едет по Москве, но направляется в Порт-Артур. Вроде бы мы живем в России, но уже в России с Крымом. Вроде бы мы веселимся и поем «Интернационал» в шутку, но от нее хочется плакать.
Философ Оксана Тимофеева в видео группы «Что делать?» гуляет по Дворцовой площади Санкт-Петербурга, где когда-то Николай Евреинов создал свою версию для революции – исторического события, которое должно было запомниться именно в сконструированной, а не в реальной версии. Она пришла сюда в столетие взятия Зимнего, чтобы осознать свое место в историческом процессе, но какое именно событие она осознаёт: реальное или то, иллюзорное? Тимофеева конструирует свою версию апокалипсиса: от рабов-зомби, попавших под волю колдуна, до христианского воскресения. Однако в её версии воскреснут как раз зомби – тела, пережившие сами себя, оставившие позади всё человеческое, включая эксплуатацию, зависимости, страдания и смерть.
Не такие ли тела демонстрирует видео Елены Артёменко «Мягкое оружие»? Перформеры функционируют здесь как управляемые неведомой волей, как оружие, не способное произвести выстрел – голос. Хотя «зомби» Артёменко имеют и властную пластику, и исполнительскую, тела и тех, и других нуждаются в поддержке: команде, ритме, плече. Слабость тел подчёркивается материалом, из которого изготовлены объекты. Один из них – кусок плоти, как будто снятый с туловища (без головы) – новые зомби используют в качестве стяга. Кроме плоти у зомби ничего нет, это их философия и их политика.
Наконец, фильм-коллаж Евгения Гранильщикова «Похороны Курбе» из исторического и утопичного измерения переносит зрителя в поэтическое восприятие и того, и другого. В его измерении реальность, полная разочарования в политике (съёмки проходили во время протестов против войны в Украине и судов над узниками Болотной), не отменяет надежд, хотя и надолго зависших в воздухе. Эмансипаторный потенциал, оказывается, открывается не в свойстве зомби – всё пережить и всех пережить – а в смутном человеческом, не до конца проговоренном, не до конца отрефлексированном.
«Пока мы считаем, что мы живые, мы на что-то надеемся, мы надеемся, что станет лучше», - говорит Оксана Тимофеева в фильме «Что делать?» Итак, слово умерло, тело устало, надежда осталась единственным признаком нашей жизни. #спектакльвыставка
Еще раз ссылка: https://www.facebook.com/events/278542862859183/
#спектакльвыставка #перформанс #спектакливциме #любимыеавторы
А вообще программа на 15 декабря в ЦИМе выглядит так.
С 15.00 можно уже смотреть видеоработы.
В 18.00 в кафе ЦИМа об истории Конституции расскажет один из авторов парламентского варианта Олег Румянцев.
В 19.00 начнётся спектакль, а после – праздничное прощание с ним в фойе.
Билеты на спект: https://bit.ly/2RLXuxe
#спектакльвыставка #перформанс #спектакливциме #любимыеавторы
А вообще программа на 15 декабря в ЦИМе выглядит так.
С 15.00 можно уже смотреть видеоработы.
В 18.00 в кафе ЦИМа об истории Конституции расскажет один из авторов парламентского варианта Олег Румянцев.
В 19.00 начнётся спектакль, а после – праздничное прощание с ним в фойе.
Билеты на спект: https://bit.ly/2RLXuxe
Нас всех тошнит? Не люблю названия, в которых есть заявления от "мы" (в том смысле, что слишком много вопросов: кого это нас? А кто от нас говорит? И т.д.), однако подзаголовок много обещает.
Жду книгу, чтобы написать рецензию в "Современную драматургию" - единственное издание, в котором я публикуюсь из любви (в остальные мою лень может смотивировать только рубль) - люблю все ламповое.
#режиссервилисов
Жду книгу, чтобы написать рецензию в "Современную драматургию" - единственное издание, в котором я публикуюсь из любви (в остальные мою лень может смотивировать только рубль) - люблю все ламповое.
#режиссервилисов
Forwarded from вилисов
Книжку напечатали на месяц раньше обещанного, до конца года она появится в магазинах. Я наконец-то могу показать обложку и название (!). Не знаю, что сказать, хочу только чтоб вы понимали, что это первый нормальный нон-фикшн про современный театр на русском языке. То есть событию ещё предстоит раскрыться. Просто фантастика. Вот просто вау.
Forwarded from Dmitry Bogoslavsky
Очень трудно читал хэштег #ильмиренестыдно, в конце концов, решил что можно остановиться на #ильмирсивно по типу
Кое-что новенькое из жизни режиссёра Богомолова. Светские сплетни узнаю, в основном, от админов модных каналов. И театральные люди попадают туда крайне редко.
#интригинашегогородка #Богомолов
#интригинашегогородка #Богомолов
Forwarded from MUR
Мне месяц назад аноним прислал в личку документ, отписанный в лучших традициях пресс-релизов. Там было указано, что Ксения Собчак уходит от мужа к режиссеру Богомолову. И прикреплены несколько фотографий, якобы подтверждающих сей факт.
То, что этот слух хотели еще тогда запустить сами предтавители Собчак -сомнений не было. Именно в те дни был скандал с Самсунгом, который хотел расторгнуть с ней многомиллионный контракт. Этот скандал надо было чем-то тушить, и пиарщики Собчак придумали повод.
Правда он такой же гнусный, как утка, которую Собчак запускала про свою вторую беременность. Теперь только, якобы, она уходит от своего мужа.
Тогда я поугарала, и забыла. А сейчас, раз тема активно пошла, решила поделиться.
Такими темпами, скоро Мур будет первым по сплетням в светской тусовке. Но нет, потерпите, скоро вернемся к шмоткам
То, что этот слух хотели еще тогда запустить сами предтавители Собчак -сомнений не было. Именно в те дни был скандал с Самсунгом, который хотел расторгнуть с ней многомиллионный контракт. Этот скандал надо было чем-то тушить, и пиарщики Собчак придумали повод.
Правда он такой же гнусный, как утка, которую Собчак запускала про свою вторую беременность. Теперь только, якобы, она уходит от своего мужа.
Тогда я поугарала, и забыла. А сейчас, раз тема активно пошла, решила поделиться.
Такими темпами, скоро Мур будет первым по сплетням в светской тусовке. Но нет, потерпите, скоро вернемся к шмоткам
Помните, я ругала спектакль "Свидетели" казанского театра "Угол"? Можно найти по тегу #регионы Особенно меня возмутил финал. Там на экране по алфавиту шел список татар, репрессированных в сталинские времена, и в какой-то момент список явно выглядит сокращенным.
Лена Гордиенко обнаружила, что часть списка действительно была утеряна! Это не злой и не глупый умысел режиссера.
Ну раз так, то нужно это указать прямо в тексте спектакля. Это ведь тоже примета времени - уничтожать расстрельные списки, вырезать лица репрессированных из фотографий.
Эх, всему учить надо.
Лена Гордиенко обнаружила, что часть списка действительно была утеряна! Это не злой и не глупый умысел режиссера.
Ну раз так, то нужно это указать прямо в тексте спектакля. Это ведь тоже примета времени - уничтожать расстрельные списки, вырезать лица репрессированных из фотографий.
Эх, всему учить надо.
#антисловарьугарова почти опубликован. И вот впереди два важных имени для Новой драмы. Толстой и Чехов.
Это, кстати, хороший тест. Кто вам ближе?
Я последовательница Толстого с подросткового возраста. У толстовцев хуже с границами. Они хотят спасти мир, читают всем нравоучения и ворчат, пока у них под носом происходит фигня в собственной семье, например. У чеховцев больше понимания о том, как устроен мир, и более лояльное отношение к слабостям человеческим. Ну и ч/ю лучше гораздо.
Михаил Юрьевич однозначно был чеховским человеком. Но и Толстого пытался понять и простить.
ТОЛСТОЙ, ЛЕВ – великий русский писатель. В середине «нулевых» у движения «Новая драма» возникла необходимость «найти культурные истоки современной пьесы». Тогда они были найдены в творчестве Льва Толстого.
«Теперь стало понятно, кто есть предтеча актуального ныне направления: «Театр.doc» нашел исток в пьесах не кого-нибудь, а Льва Толстого – у документальности очень широкие корни. Новая драма (не фестиваль, а движение, фронт) – не фата моргана, а реальность. С большой предысторией, с хорошей родословной», - сообщала газета МестоИмениЯ, выпущенная специально к летней одноименной театральной лаборатории на фестивале «Новая драма» в 2005 году.
Наследие Толстого, в большей степени его публицистические высказывания, стали предметом размышлений драматургов, режиссеров и актеров, собравшихся на фестивале. Была также объявлена специальная тема: «Лев Толстой как зеркало «Новой драмы».
Действовали от противного – отрицая чеховские тенденции, которые, по мысли организаторов, к концу XX века истощились, иначе бы Чехов так не «надоел» в театре. Толстой был выбран потому, что именно он, как это заявлено было в газете, ввел актуальный для современных драматургов принцип – постоянное, непрерывное и при этом «жесткое» изучение реальности: «Почему Толстой?.. А потому, что Толстой бескомпромиссен».
В день, когда участники дискуссий определяли, какого героя они ждут от самих себя и от других авторов, Михаил Угаров предложил на выбор два типа героев: чеховский (смотрите, что мир сделал со мной) и толстовский (смотрите, что я делаю с этим миром). Подобные «поиски истоков», если и имели какое-либо влияние на творчество драматургов, то косвенное. Однако в целом тенденция таких поисков свидетельствовала о важности для движения проблемы самоопределения, и тот факт, что «Новая драма», рефлексируя свое настоящее, обращалась все-таки к «классике», говорил о сознательной попытке «вписаться» в общемировой контекст культуры.
Это, кстати, хороший тест. Кто вам ближе?
Я последовательница Толстого с подросткового возраста. У толстовцев хуже с границами. Они хотят спасти мир, читают всем нравоучения и ворчат, пока у них под носом происходит фигня в собственной семье, например. У чеховцев больше понимания о том, как устроен мир, и более лояльное отношение к слабостям человеческим. Ну и ч/ю лучше гораздо.
Михаил Юрьевич однозначно был чеховским человеком. Но и Толстого пытался понять и простить.
ТОЛСТОЙ, ЛЕВ – великий русский писатель. В середине «нулевых» у движения «Новая драма» возникла необходимость «найти культурные истоки современной пьесы». Тогда они были найдены в творчестве Льва Толстого.
«Теперь стало понятно, кто есть предтеча актуального ныне направления: «Театр.doc» нашел исток в пьесах не кого-нибудь, а Льва Толстого – у документальности очень широкие корни. Новая драма (не фестиваль, а движение, фронт) – не фата моргана, а реальность. С большой предысторией, с хорошей родословной», - сообщала газета МестоИмениЯ, выпущенная специально к летней одноименной театральной лаборатории на фестивале «Новая драма» в 2005 году.
Наследие Толстого, в большей степени его публицистические высказывания, стали предметом размышлений драматургов, режиссеров и актеров, собравшихся на фестивале. Была также объявлена специальная тема: «Лев Толстой как зеркало «Новой драмы».
Действовали от противного – отрицая чеховские тенденции, которые, по мысли организаторов, к концу XX века истощились, иначе бы Чехов так не «надоел» в театре. Толстой был выбран потому, что именно он, как это заявлено было в газете, ввел актуальный для современных драматургов принцип – постоянное, непрерывное и при этом «жесткое» изучение реальности: «Почему Толстой?.. А потому, что Толстой бескомпромиссен».
В день, когда участники дискуссий определяли, какого героя они ждут от самих себя и от других авторов, Михаил Угаров предложил на выбор два типа героев: чеховский (смотрите, что мир сделал со мной) и толстовский (смотрите, что я делаю с этим миром). Подобные «поиски истоков», если и имели какое-либо влияние на творчество драматургов, то косвенное. Однако в целом тенденция таких поисков свидетельствовала о важности для движения проблемы самоопределения, и тот факт, что «Новая драма», рефлексируя свое настоящее, обращалась все-таки к «классике», говорил о сознательной попытке «вписаться» в общемировой контекст культуры.
Куда сводить маму, тетю, бабушку? Предновогодним постам быть! Ведь серьезное сейчас вы все равно не в силах прочесть. Декабрь...
Мне такой вопрос часто задают, вот недавно художница Виктория Ломаско спрашивала. Коллеги подсказали сводить маму Вики на "Сережу" в МХТ. Все остались довольны.
Ловите подборку от Евгения Зайцева. Там много разного.
Мне такой вопрос часто задают, вот недавно художница Виктория Ломаско спрашивала. Коллеги подсказали сводить маму Вики на "Сережу" в МХТ. Все остались довольны.
Ловите подборку от Евгения Зайцева. Там много разного.
Forwarded from Немирович и Данченко
Существует целая категория спектаклей — «для мам». Этим неловким эвфемизмом принято скрывать обезжиренное и бесконфликтное. Но мамы заслуживают хороших спектаклей. Пять нормальных, человеческих, спектаклей для мам и про мам (и еще один):
«Синяя птица», Электротеатр Станиславский. 27-29 декабря
Визуальное пиршество в трех вечерах и полутысячи костюмах. Путешествие во всевозможных театральных направлениях от театра Но до русского психологического на гигантском самолете.
Воспоминания советского секс-символа Владимира Коренева и его жены Алефтины Константиновой — особое удовольствие для мам старшей и средней возрастной группы.
«Медея», МТЮЗ
Медея — жена супергероя в отставке — троллит народного артиста Ясуловича, читает Бродского и «Легенды и мифы Древней Греции», сходит с ума в бассейне с водой и убивает своих детей.
«Мученик», Гоголь-центр, 27, 28 января
Мать думает, что сын не ходит на плавание потому, что стесняется своего тела и неконтролируемой эрекции, а у того религиозный психоз.
«Гроза», БДТ, 19 января гастроли в Москве (билетов нет, но есть надежда).
«Женись да женись, я бы хоть поглядела на тебя, на женатого»! Русская хтоническая семейная драма. Для мам, их сыновей и невесток.
«Сережа», МХТ им. Чехова, 28 декабря, 5, 9, 15 января
Анна Каренина тоже мать.
Бонус
«Мамуйди», Театр.doc, премьера 26 января,
«… к молодому человеку, успешно строящему карьеру на центральном телевидении, внезапно возвращается мама, которая много лет провела в тюрьме. <…> мама твердо намерена дожить свои дни с сыном и восполнить пробелы в его воспитании»
«Синяя птица», Электротеатр Станиславский. 27-29 декабря
Визуальное пиршество в трех вечерах и полутысячи костюмах. Путешествие во всевозможных театральных направлениях от театра Но до русского психологического на гигантском самолете.
Воспоминания советского секс-символа Владимира Коренева и его жены Алефтины Константиновой — особое удовольствие для мам старшей и средней возрастной группы.
«Медея», МТЮЗ
Медея — жена супергероя в отставке — троллит народного артиста Ясуловича, читает Бродского и «Легенды и мифы Древней Греции», сходит с ума в бассейне с водой и убивает своих детей.
«Мученик», Гоголь-центр, 27, 28 января
Мать думает, что сын не ходит на плавание потому, что стесняется своего тела и неконтролируемой эрекции, а у того религиозный психоз.
«Гроза», БДТ, 19 января гастроли в Москве (билетов нет, но есть надежда).
«Женись да женись, я бы хоть поглядела на тебя, на женатого»! Русская хтоническая семейная драма. Для мам, их сыновей и невесток.
«Сережа», МХТ им. Чехова, 28 декабря, 5, 9, 15 января
Анна Каренина тоже мать.
Бонус
«Мамуйди», Театр.doc, премьера 26 января,
«… к молодому человеку, успешно строящему карьеру на центральном телевидении, внезапно возвращается мама, которая много лет провела в тюрьме. <…> мама твердо намерена дожить свои дни с сыном и восполнить пробелы в его воспитании»
electrotheatre.ru
Синяя птица. Путешествие
Автор: Морис МетерлинкПо воспоминаниям Алефтины Константиновой и Владимира КореневаМасштабная постановка Бориса Юхананова, в которой сказка Метерлинка переплетается с личными воспоминаниями старейшин театра имени К.С. Станиславского, Алефтины Константиновой…
А это отзыв Виктории Ломаско на спектакль "Сережа" в МХТ.
#отзывызрителей
#отзывызрителей