Так как из-за блокировок telegra у меня не работает, придется пилить все тексты сюда, даже длинные.
Полистала книгу критика Павла Руднева. Вещь, конечно. Представлена история советской послевоенной и постсоветской драматургии с 1950-х годов и до наших дней. Актуальность такого издания – вне всякого сомнения. До сих пор, кроме учебных пособий профессора Маргариты Громовой, не было книг о советской драматургической классике, да еще написанной с точки зрения человека начала XXI века.
Руднев ставил перед собой задачу подтвердить идею непрерывности развития современной пьесы в России.
К советской драматургии автор подошел радикально: во-первых, обнаружил через пьесы реконструкцию религиозного сознания в атеистическом обществе, во-вторых, показал, как она вписывалась (или не вписывалась) в мировые тренды в искусстве и философии, несмотря на существующую изоляцию. По мнению автора, советские драматурги искали альтернативные формы веры, не в форме проповедей и дидактики, а в форме поиска оснований жизни советского человека. Розовская тема детства, например, для Руднева – это своеобразные христианские заповеди. (Я тут ничего не могу сказать, надо изучать, я пересказываю книгу, чтоб вас замотивировать прочесть).
Другой важнейшей областью стала тема памяти. И советский, и постсоветский человек, теряющие ориентиры в настоящем, в реальности, не верящий в будущее, находил себя в ретроспективе. Именно поэтому в советском театре так важны были исторические пьесы, интерпретация классики, обращение к «вечным» сюжетам.
Из советского пула драматургов, помимо Розова, Рудневым проанализированы пьесы Алексея Арбузова, Александра Володина, Александра Вампилова, Аллы Соколовой, Александра Гельмана, Игнатия Дворецкого, Александра Мишарина, Виктора Славкина, Владимира Арро. Эта часть особенно интересна тем, что, хотя в ней практически отсутствуют библиографические сведения об авторах, есть немало описаний реакции критиков, зрителей и коллег драматургов и режиссеров на их постановки. Это помогает представить контекст, в котором работали авторы, и оценить их эксперименты по достоинству.
Например, в очерке о Володине приведено коллективное письмо драматургу в «Театральной жизни» 1959 года, в котором его призывали к ответу за «грубый, плохой язык» пьесы: «Зачем же сознательно заставлять говорить людей таким искалеченным, засоренным, замусоренным вульгаризмами языком?.. И почему они все так тоскливо, так плохо живут? И так трудно и неумело объясняются между собой?»
Переход к новой драматургии представлен очерками о драматургии Людмилы Петрушевской, Венедикта Ерофеева, Владимира Сорокина, Алексея Шипенко. Творчество Петрушевской Руднев рассматривает, актуализируя ее революционность: новая концепция героя – «маленький человек», который «живет себе и живет», без всякого желания подвига, даже поступка, но при этом непотопляем; разрушение мифа о российской интеллигенции; «ноль-позиция», которая здесь рассматривается как аналог «объективизированной прозы»; знаменитый «телефонный реализм» ее языка; наконец – атрибуты абсурдистской эстетики.
Будучи театральным критиком, Руднев много внимания уделяет постановкам. Практически весь очерк о Сорокине посвящен анализу того, что смогли поставить по пьесам этого автора, драматургическая судьба которого пока не сложилась: спектакли «Клаустрофобия» Льва Додина, «Землянка» Вадима Жакевича, «Щи» и «Dostoevsky-trip» Валерия Беляковича, «Дисморфомания» Алексея Левинского и «Не Гамлет» Андрея Могучего. #теория #критика #драматургия
Полистала книгу критика Павла Руднева. Вещь, конечно. Представлена история советской послевоенной и постсоветской драматургии с 1950-х годов и до наших дней. Актуальность такого издания – вне всякого сомнения. До сих пор, кроме учебных пособий профессора Маргариты Громовой, не было книг о советской драматургической классике, да еще написанной с точки зрения человека начала XXI века.
Руднев ставил перед собой задачу подтвердить идею непрерывности развития современной пьесы в России.
К советской драматургии автор подошел радикально: во-первых, обнаружил через пьесы реконструкцию религиозного сознания в атеистическом обществе, во-вторых, показал, как она вписывалась (или не вписывалась) в мировые тренды в искусстве и философии, несмотря на существующую изоляцию. По мнению автора, советские драматурги искали альтернативные формы веры, не в форме проповедей и дидактики, а в форме поиска оснований жизни советского человека. Розовская тема детства, например, для Руднева – это своеобразные христианские заповеди. (Я тут ничего не могу сказать, надо изучать, я пересказываю книгу, чтоб вас замотивировать прочесть).
Другой важнейшей областью стала тема памяти. И советский, и постсоветский человек, теряющие ориентиры в настоящем, в реальности, не верящий в будущее, находил себя в ретроспективе. Именно поэтому в советском театре так важны были исторические пьесы, интерпретация классики, обращение к «вечным» сюжетам.
Из советского пула драматургов, помимо Розова, Рудневым проанализированы пьесы Алексея Арбузова, Александра Володина, Александра Вампилова, Аллы Соколовой, Александра Гельмана, Игнатия Дворецкого, Александра Мишарина, Виктора Славкина, Владимира Арро. Эта часть особенно интересна тем, что, хотя в ней практически отсутствуют библиографические сведения об авторах, есть немало описаний реакции критиков, зрителей и коллег драматургов и режиссеров на их постановки. Это помогает представить контекст, в котором работали авторы, и оценить их эксперименты по достоинству.
Например, в очерке о Володине приведено коллективное письмо драматургу в «Театральной жизни» 1959 года, в котором его призывали к ответу за «грубый, плохой язык» пьесы: «Зачем же сознательно заставлять говорить людей таким искалеченным, засоренным, замусоренным вульгаризмами языком?.. И почему они все так тоскливо, так плохо живут? И так трудно и неумело объясняются между собой?»
Переход к новой драматургии представлен очерками о драматургии Людмилы Петрушевской, Венедикта Ерофеева, Владимира Сорокина, Алексея Шипенко. Творчество Петрушевской Руднев рассматривает, актуализируя ее революционность: новая концепция героя – «маленький человек», который «живет себе и живет», без всякого желания подвига, даже поступка, но при этом непотопляем; разрушение мифа о российской интеллигенции; «ноль-позиция», которая здесь рассматривается как аналог «объективизированной прозы»; знаменитый «телефонный реализм» ее языка; наконец – атрибуты абсурдистской эстетики.
Будучи театральным критиком, Руднев много внимания уделяет постановкам. Практически весь очерк о Сорокине посвящен анализу того, что смогли поставить по пьесам этого автора, драматургическая судьба которого пока не сложилась: спектакли «Клаустрофобия» Льва Додина, «Землянка» Вадима Жакевича, «Щи» и «Dostoevsky-trip» Валерия Беляковича, «Дисморфомания» Алексея Левинского и «Не Гамлет» Андрея Могучего. #теория #критика #драматургия
Блок о драматургах «новой волны» и «новой драмы» конца XX – начала XXI века начинается с главы «В России так много драматургов, что они уже не помещаются в одной комнате». Это фраза Вячеслава Дурненкова, оброненная им во время одного из многочисленных семинаров начала 2000-х, положила конец дежурной реплике множества режиссеров: «У нас нет современной драматургии». Тогда оказалось, что она не только существует, возникая в самых неожиданных местах (чего стоят, например, тольяттинский и белорусский феномены), но и сильно востребована у публики.
Руднев отмечает, что среди драматургов того времени было довольно много людей, для которых театр оказался случайным, но последним пристанищем, где они могли состояться; что вообще «новая драма» - явление в большей степени провинциальное, а потому изначально существовал разрыв, рассинхронизация развития театра и драматургии. Пьесы писались для несуществующих площадок и режиссеров.
Руднев рассматривает «новую драму» как поставщика новых тем и языка. Он выделяет тему выживания «маленького человека» (часто – из провинции) как главную, а глобализацию, проблемы идентификации, современного ритма, секса, кризиса культуры – как сквозные, отмечая, что, несмотря на частое нарушение разных табу в новых текстах, все еще остаются три темы, о которых театр практически не говорит. Это тема Второй мировой войны; тема межконфессиональных и межнациональных отношений и тема церкви (берите на заметку). В «Театре.doc» проходила акция «Норд-Ост. Сорок первый день», шел спектакль «Сентябрь.doc» о трагедии в Беслане, однако это были единственные события такого рода.
В этой части книги проанализированы пьесы Николая Коляды, Ольги Мухиной, Евгения Гришковца, Владимира и Олега Пресняковых, Василия Сигарева, Юрия Клавдиева, Ивана Вырыпаева, Павла Пряжко, Ярославы Пулинович, Ирины Васьковской. Важно, что автор открыто пишет о самоповторах и избыточной сентиментальности Гришковца, саморежиссуре Сигарева, проповедях (вместо пьес) Вырыпаева, «приватизации» режиссером Дмитрием Волкостреловым пьес Пряжко и вытекающих из этого последствий.
Два последних очерка посвящены драматургам-женщинам (обе – ученицы Николая Коляды). «Женский поворот» в драме еще требует своего осмысления, об этом же пишет и Руднев. И героями Пулинович, Васьковской и других «авторок» чаще становятся именно женщины.
Завершается книга очерком о документальном театре, в котором больше внимания уделено причинам популярности этой эстетики и принципам создания текстов и спектаклей, чем анализу конкретных пьес.
В книге – довольно мало ссылок на коллег, нет библиографии, и это сознательная позиция Руднева, потому что, как он признается, он хотел сосредоточиться только на предмете – анализе пьес, однако его труд вышел далеко за рамки аналитики текстов. Здесь и театроведческий разбор спектаклей, и социальный анализ контекста, и культурологическое осмысление противопоставления советского и антисоветского. Автор признает, что разрывы поколений существуют, разрывы гендерные существуют, однако это не отменяет преемственности. Своей книгой он пытается уничтожить пропасть между «старой», «новой» и «новой новой» драмами.
Хочется, чтобы на эту же тему написал кто-нибудь молодой и веселый. Как 20-летний сейчас воспринял бы Розова или Арбузова - вот, что интересно. Действительно ли советская драматургия может быть актуальной?
#теория #театрдок #новаядрама #драматургия #критика
Руднев отмечает, что среди драматургов того времени было довольно много людей, для которых театр оказался случайным, но последним пристанищем, где они могли состояться; что вообще «новая драма» - явление в большей степени провинциальное, а потому изначально существовал разрыв, рассинхронизация развития театра и драматургии. Пьесы писались для несуществующих площадок и режиссеров.
Руднев рассматривает «новую драму» как поставщика новых тем и языка. Он выделяет тему выживания «маленького человека» (часто – из провинции) как главную, а глобализацию, проблемы идентификации, современного ритма, секса, кризиса культуры – как сквозные, отмечая, что, несмотря на частое нарушение разных табу в новых текстах, все еще остаются три темы, о которых театр практически не говорит. Это тема Второй мировой войны; тема межконфессиональных и межнациональных отношений и тема церкви (берите на заметку). В «Театре.doc» проходила акция «Норд-Ост. Сорок первый день», шел спектакль «Сентябрь.doc» о трагедии в Беслане, однако это были единственные события такого рода.
В этой части книги проанализированы пьесы Николая Коляды, Ольги Мухиной, Евгения Гришковца, Владимира и Олега Пресняковых, Василия Сигарева, Юрия Клавдиева, Ивана Вырыпаева, Павла Пряжко, Ярославы Пулинович, Ирины Васьковской. Важно, что автор открыто пишет о самоповторах и избыточной сентиментальности Гришковца, саморежиссуре Сигарева, проповедях (вместо пьес) Вырыпаева, «приватизации» режиссером Дмитрием Волкостреловым пьес Пряжко и вытекающих из этого последствий.
Два последних очерка посвящены драматургам-женщинам (обе – ученицы Николая Коляды). «Женский поворот» в драме еще требует своего осмысления, об этом же пишет и Руднев. И героями Пулинович, Васьковской и других «авторок» чаще становятся именно женщины.
Завершается книга очерком о документальном театре, в котором больше внимания уделено причинам популярности этой эстетики и принципам создания текстов и спектаклей, чем анализу конкретных пьес.
В книге – довольно мало ссылок на коллег, нет библиографии, и это сознательная позиция Руднева, потому что, как он признается, он хотел сосредоточиться только на предмете – анализе пьес, однако его труд вышел далеко за рамки аналитики текстов. Здесь и театроведческий разбор спектаклей, и социальный анализ контекста, и культурологическое осмысление противопоставления советского и антисоветского. Автор признает, что разрывы поколений существуют, разрывы гендерные существуют, однако это не отменяет преемственности. Своей книгой он пытается уничтожить пропасть между «старой», «новой» и «новой новой» драмами.
Хочется, чтобы на эту же тему написал кто-нибудь молодой и веселый. Как 20-летний сейчас воспринял бы Розова или Арбузова - вот, что интересно. Действительно ли советская драматургия может быть актуальной?
#теория #театрдок #новаядрама #драматургия #критика