Итак, рассказываю, почему вдруг меня настиг экзистенциальный ужас на спектакле "Наследие. Комнаты без людей" компании #riminiprotokoll и театра "Види-Лозан" на #фестивальтерритория. Дело в том, что выстроено восемь комнат, над каждой отсчитывается время, так зритель понимает, какая дверь скоро откроется и входит. Конечно, никакого строгого порядка нет, и вы можете попасть в эти комнаты в самой разной последовательности, поэтому и композиция у вас сложится своя. Я заскочила сразу в комнату Рихарда Фраковяка, рассчитанную всего на шесть зрителей.
Садишься на стул, надеваешь наушники, видишь человека напротив, потом появляются фото Рихарда, и он рассказывает, где и как он был сфотографирован, а дальше – о том, что хотел бы жить еще 50 лет (сейчас он на пенсии), только с сохранением всех когнитивных функций, в уме и твердой памяти, как говорится. Но не всем это дано. Наш мозг в какой-то момент начинает сжиматься, у всех этот процесс идет по-разному, но, может, быть у вас уже, говорит нам Рихард (а он доктор наук), начались процессы сенильности. Что, если вы потеряете ваши способности, перестанете узнавать близких и самого себя в зеркале? А дальше нам, собственно, предлагается это испытать на себе. Закрываем глаза, представляем себя. Когда открываешь глаза, ожидаешь увидеть себя в зеркале, но видишь сначала лицо другого человека, сидящего напротив, потом лица других, они накладываются друг на друга. Вот тут меня ужас и настиг – я просто физически ощутила на себе, что это такое – не помнить, как ты выглядишь, т.е. на несколько секунд впала в деменцию, будучи при этом в сознании.
Собственно на этом можно было остановиться, спектакль для меня состоялся. Потому что дальше, в каждой из комнат зритель слышит истории людей, которые вот-вот должны умереть или решили умереть посредством эвтаназии. Вот старый мусульманин, живущий в Германии, заранее готовит себе гроб и его внутреннее убранство, чтобы потом, после смерти, его отправили на родину, в Турцию. «Меня не печалят мысли о смерти, - говорит он. – Душа не умирает».
Вот парашютист взбирается на гору, чтобы совершить свой прыжок. Пожилая пара обращается к людям будущего, призывая их не верить идеологиям (сами они не были противниками Гитлера в свое время, в чем теперь раскаиваются). Неизлечимо больной записывает видео для своей дочери. Женщина, которая почти всю жизнь помогала людям в Африке, перед смертью организовывает фонд помощи африканским художникам. Старая женщина Надин Грос вспоминает, как хотела быть актрисой, но работала секретаршей в офисе BMW...
В комнатах выстроены интерьеры их жилищ, есть также реальные предметы, которые они подарили проекту.
Перед тем, как зрители попадают в пространство с комнатами, они какое-то время ждут в холле, в котором транслируется видео разрушения старой квартиры. Выходя, зрители видят то же видео, но сам спектакль создал иллюзию, что разрушается не все, остается память и остается театр – как место, в котором вспоминают, в котором можно услышать послания уже умерших людей. Тут вспоминается и Кантор с его разделением театра на мертвых на сцене и живых в зрительном зале.
Признаюсь, что я посетила комнату Рихарда Фраковяка еще раз и испытала все то же самое, что и в первое посещение. Потому что единственное, что собственно пугает в смерти – это разложение, распад, забвение, страдание – и только в этой комнате ученого атеиста, который один из всех героев сказал, что хотел бы жить еще, зритель сталкивается с этим. В остальных же, даже если говорилось о страданиях из-за серьезной болезни, было полное принятие будущей смерти и сознательный шаг ускорить ее с помощью эвтаназии. Воистину, наверное, к смерти имеет смысл готовиться заранее. И спокойно)
Садишься на стул, надеваешь наушники, видишь человека напротив, потом появляются фото Рихарда, и он рассказывает, где и как он был сфотографирован, а дальше – о том, что хотел бы жить еще 50 лет (сейчас он на пенсии), только с сохранением всех когнитивных функций, в уме и твердой памяти, как говорится. Но не всем это дано. Наш мозг в какой-то момент начинает сжиматься, у всех этот процесс идет по-разному, но, может, быть у вас уже, говорит нам Рихард (а он доктор наук), начались процессы сенильности. Что, если вы потеряете ваши способности, перестанете узнавать близких и самого себя в зеркале? А дальше нам, собственно, предлагается это испытать на себе. Закрываем глаза, представляем себя. Когда открываешь глаза, ожидаешь увидеть себя в зеркале, но видишь сначала лицо другого человека, сидящего напротив, потом лица других, они накладываются друг на друга. Вот тут меня ужас и настиг – я просто физически ощутила на себе, что это такое – не помнить, как ты выглядишь, т.е. на несколько секунд впала в деменцию, будучи при этом в сознании.
Собственно на этом можно было остановиться, спектакль для меня состоялся. Потому что дальше, в каждой из комнат зритель слышит истории людей, которые вот-вот должны умереть или решили умереть посредством эвтаназии. Вот старый мусульманин, живущий в Германии, заранее готовит себе гроб и его внутреннее убранство, чтобы потом, после смерти, его отправили на родину, в Турцию. «Меня не печалят мысли о смерти, - говорит он. – Душа не умирает».
Вот парашютист взбирается на гору, чтобы совершить свой прыжок. Пожилая пара обращается к людям будущего, призывая их не верить идеологиям (сами они не были противниками Гитлера в свое время, в чем теперь раскаиваются). Неизлечимо больной записывает видео для своей дочери. Женщина, которая почти всю жизнь помогала людям в Африке, перед смертью организовывает фонд помощи африканским художникам. Старая женщина Надин Грос вспоминает, как хотела быть актрисой, но работала секретаршей в офисе BMW...
В комнатах выстроены интерьеры их жилищ, есть также реальные предметы, которые они подарили проекту.
Перед тем, как зрители попадают в пространство с комнатами, они какое-то время ждут в холле, в котором транслируется видео разрушения старой квартиры. Выходя, зрители видят то же видео, но сам спектакль создал иллюзию, что разрушается не все, остается память и остается театр – как место, в котором вспоминают, в котором можно услышать послания уже умерших людей. Тут вспоминается и Кантор с его разделением театра на мертвых на сцене и живых в зрительном зале.
Признаюсь, что я посетила комнату Рихарда Фраковяка еще раз и испытала все то же самое, что и в первое посещение. Потому что единственное, что собственно пугает в смерти – это разложение, распад, забвение, страдание – и только в этой комнате ученого атеиста, который один из всех героев сказал, что хотел бы жить еще, зритель сталкивается с этим. В остальных же, даже если говорилось о страданиях из-за серьезной болезни, было полное принятие будущей смерти и сознательный шаг ускорить ее с помощью эвтаназии. Воистину, наверное, к смерти имеет смысл готовиться заранее. И спокойно)
Хорошие #новости. Надеюсь, это сотрудничество Трансформатора.док и Зверевского центра сложится. А я начинаю цикл постов про #трансформатордок
#всеволодлисовский #жест #лабораториясмерти
После празднования 15-летия «Театра.doc» Лисовский открыл новое пространство «Трансформатор.doc», одним из важных проектов которого стала «Лаборатория смерти» (подразумевается, конечно, смерть театра). Кураторами лаборатории были Людмила Бредихина, Светлана Баскова, Ксения Перетрухина, Алексей Киселев, Всеволод Лисовский, а участниками – художники Олег Мавромати, Дмитрий Хворостов, Варвара Геворгизова, Дмитрий Фиалковский, Илья Романов, Вероника Актанова, Ангелина Меренкова, кураторы Михаил Климин и Павел Гладков и др.
Деятелей современного искусства пригласили к участию потому, что, по словам Лисовского, «эта отрасль продвинулась на пути смерти намного дальше, можно сказать, что она уже своего рода живой мертвец. Но на этом пути оно потеряло нечто важное — зрителя и его непосредственную реакцию. А у театра это осталось».
Искусствовед Людмила Бредихина провела мероприятие с показательным названием «О жестах». Жест в ее интерпретации – это обозначение своего присутствия. У зрителей одновременно была возможность сделать жест и наблюдать жесты других, видеть, кто из собравшихся присутствует «безусловно, безоглядно, со всей очевидностью». Основным критерием жеста Бредихина обозначила «заметность» и кратковременность: «Такие жесты долго не живут».
В представлении все формально присутствующие в зале могли сделать свое присутствие неформальным через значимый для них жест. На поставленные автором вопросы: «Что делает их жесты искусством, театром/перформансом? Что мешает считать это искусством, театром/перформансом? Есть ли плохие спектакли в обновленной системе ценностей, когда маршрут движения на сцене и вокруг нее случаен, а профессионализм не обязателен?» - пожалуй, ответили проекты Дмитрия Хворостова и Алексея Киселева. О них - в другой раз, это, коллеги, реально радикальные штуки!
#всеволодлисовский #жест #лабораториясмерти
После празднования 15-летия «Театра.doc» Лисовский открыл новое пространство «Трансформатор.doc», одним из важных проектов которого стала «Лаборатория смерти» (подразумевается, конечно, смерть театра). Кураторами лаборатории были Людмила Бредихина, Светлана Баскова, Ксения Перетрухина, Алексей Киселев, Всеволод Лисовский, а участниками – художники Олег Мавромати, Дмитрий Хворостов, Варвара Геворгизова, Дмитрий Фиалковский, Илья Романов, Вероника Актанова, Ангелина Меренкова, кураторы Михаил Климин и Павел Гладков и др.
Деятелей современного искусства пригласили к участию потому, что, по словам Лисовского, «эта отрасль продвинулась на пути смерти намного дальше, можно сказать, что она уже своего рода живой мертвец. Но на этом пути оно потеряло нечто важное — зрителя и его непосредственную реакцию. А у театра это осталось».
Искусствовед Людмила Бредихина провела мероприятие с показательным названием «О жестах». Жест в ее интерпретации – это обозначение своего присутствия. У зрителей одновременно была возможность сделать жест и наблюдать жесты других, видеть, кто из собравшихся присутствует «безусловно, безоглядно, со всей очевидностью». Основным критерием жеста Бредихина обозначила «заметность» и кратковременность: «Такие жесты долго не живут».
В представлении все формально присутствующие в зале могли сделать свое присутствие неформальным через значимый для них жест. На поставленные автором вопросы: «Что делает их жесты искусством, театром/перформансом? Что мешает считать это искусством, театром/перформансом? Есть ли плохие спектакли в обновленной системе ценностей, когда маршрут движения на сцене и вокруг нее случаен, а профессионализм не обязателен?» - пожалуй, ответили проекты Дмитрия Хворостова и Алексея Киселева. О них - в другой раз, это, коллеги, реально радикальные штуки!
Вот по поводу "Наследия" #riminiprotokoll интересно добавить, что сами авторы на своем сайте ставят маркировку, что это "театр", хотя это можно легко маркировать как документальную инсталляцию, что верно отметил критик Алексей Киселев. Вот этот маркер "театр" заостряет наше внимание на том, что это театр без актеров, более того - без физического присутствия (привет Фишер-Лихте и Гёббельсу), более того - мы слышим голоса тех, кого уже нет или кто очень скоро умрет.
Вы слышали про такое забавное понятие, как #творческоесвидание? Это когда ты себе устраиваешь свидание с приятным искусством. Чисто для отдыха. Иногда и такое нужно, не все же по экспериментам бегать. А кому-то и эксперименты в радость. Кто к ним привык и жить без них не может.
Сегодня у меня этих свиданий целых три. На одном я уже побывала. Это #Цирк Максима #Диденко. Я до того не видела ни одного его спектакля. Более того, я не видела (пока) советский фильм "Цирк", по мотивам которого сделан спектакль. И специально не стала смотреть накануне, но сделаю это на днях.
Что могу сказать? Бедные креативные работники в моем лице были, конечно, в шоке от богатства, которое открылось взору. Крутая очень сценография с видеомэппингом, стильным - ивкляйновским - хромокейным синим цветом, живым оркестром (я аж рот открыла, когда из оркестровой ямы поднялись на поклон музыканты, не ожидала такой роскоши), сложными цирковыми трюками (дополнительные переживания для зрителя, выдержат стропила, поднимающие Ингеборгу Дапкунайте со столом, или нет), а еще и песни поют. Практически мюзикл, но сам Диденко называет свой театр "физическим", имея в виду соединение пантомимы, театра масок, водевиля и т.п.
Не буду все расписывать, надо видеть. Красиво, стильно, боХато, местами весело, местами сюрно, карлики, горбуны и синие львы тоже есть. Отмечу только удачную шутку, в которой ЦИРК превратился в Центр исследований русского космоса - такая прекрасная отсылка к одержимостью наших культурных работников русским космизмом.
Объяснять не надо, почему Диденко делает "Цирк" именно сейчас. Фильм был снят в 1936 году и воспевал прекрасную страну СССР накануне Большого террора. Любимый фильм Сталина, кстати. Диденко работает вот с этой ностальгией "по совку" и великой стране с иронией, но в духе сказки и детских впечатлений, о чем он говорит прямо в своих интервью. Фильм "Цирк" дарил маленькому Диденко ощущение, что он живет в лучшей стране мира (я только понять не могу, кто этот фильм мог показывать ребенку 20 лет назад с хвостиком). На сцене Диденко погружает в эти детские впечатления, где слово "расстрелять" вызывает смех, а не страх, и зрителей. Цирк был, есть и будет, товарищи. Ну, вы поняли.
#ТеатрНаций #мюзиклы
Сегодня у меня этих свиданий целых три. На одном я уже побывала. Это #Цирк Максима #Диденко. Я до того не видела ни одного его спектакля. Более того, я не видела (пока) советский фильм "Цирк", по мотивам которого сделан спектакль. И специально не стала смотреть накануне, но сделаю это на днях.
Что могу сказать? Бедные креативные работники в моем лице были, конечно, в шоке от богатства, которое открылось взору. Крутая очень сценография с видеомэппингом, стильным - ивкляйновским - хромокейным синим цветом, живым оркестром (я аж рот открыла, когда из оркестровой ямы поднялись на поклон музыканты, не ожидала такой роскоши), сложными цирковыми трюками (дополнительные переживания для зрителя, выдержат стропила, поднимающие Ингеборгу Дапкунайте со столом, или нет), а еще и песни поют. Практически мюзикл, но сам Диденко называет свой театр "физическим", имея в виду соединение пантомимы, театра масок, водевиля и т.п.
Не буду все расписывать, надо видеть. Красиво, стильно, боХато, местами весело, местами сюрно, карлики, горбуны и синие львы тоже есть. Отмечу только удачную шутку, в которой ЦИРК превратился в Центр исследований русского космоса - такая прекрасная отсылка к одержимостью наших культурных работников русским космизмом.
Объяснять не надо, почему Диденко делает "Цирк" именно сейчас. Фильм был снят в 1936 году и воспевал прекрасную страну СССР накануне Большого террора. Любимый фильм Сталина, кстати. Диденко работает вот с этой ностальгией "по совку" и великой стране с иронией, но в духе сказки и детских впечатлений, о чем он говорит прямо в своих интервью. Фильм "Цирк" дарил маленькому Диденко ощущение, что он живет в лучшей стране мира (я только понять не могу, кто этот фильм мог показывать ребенку 20 лет назад с хвостиком). На сцене Диденко погружает в эти детские впечатления, где слово "расстрелять" вызывает смех, а не страх, и зрителей. Цирк был, есть и будет, товарищи. Ну, вы поняли.
#ТеатрНаций #мюзиклы
#творческоесвидание номер 2. "Октябрь" - проект дневного пиротехнического спектакля к 100-летию революции. Красная площадь, Москва. Цай Гоцян в Пушкинском.
Под меланхолическую музыку Чайковского (дальше цитаты) "похожий на березовые стволы белый дым поднимается со стороны Москвы-реки. Клубы желтого дыма раскрываются как золотые осенние листья. Листья постепенно краснеют.
В небе распускаются разноцветные лепестки цветов и падают на землю.
Короткая пауза. Две сигнальные ракеты, как две слезы, медленно опускаются вниз..."
Пожалуй, лучше китайского художника никто не сочинил бы такое нежное произведение о столетии революции. Вот так отстраненно и медитативно. Над Москвой взмывают то цветы, то звезды, то "Черный квадрат", то черный крест, то белый венок, то надпись "Ура!", а завершается все радугой - то есть символом надежды. Но мне нравится именно новый "радужный" смысл, который во всем этом возникает. Радугу над Красной площадью, пожалуйста.
(Это я к тому, что российским художникам об этой дате поэтично говорить пока не получится). #Пушкинский
Под меланхолическую музыку Чайковского (дальше цитаты) "похожий на березовые стволы белый дым поднимается со стороны Москвы-реки. Клубы желтого дыма раскрываются как золотые осенние листья. Листья постепенно краснеют.
В небе распускаются разноцветные лепестки цветов и падают на землю.
Короткая пауза. Две сигнальные ракеты, как две слезы, медленно опускаются вниз..."
Пожалуй, лучше китайского художника никто не сочинил бы такое нежное произведение о столетии революции. Вот так отстраненно и медитативно. Над Москвой взмывают то цветы, то звезды, то "Черный квадрат", то черный крест, то белый венок, то надпись "Ура!", а завершается все радугой - то есть символом надежды. Но мне нравится именно новый "радужный" смысл, который во всем этом возникает. Радугу над Красной площадью, пожалуйста.
(Это я к тому, что российским художникам об этой дате поэтично говорить пока не получится). #Пушкинский
#творческоесвидание номер 3. Едем в автобусе, спектакль #Червь Всеволода Лисовского на #фестивальтерритория. Марина Карлышева рассказывает о том, что такое счастье, а Людмила Корниенко - о червях, а червь, как известно, стал прообразом автобуса. Никита Щетинин только что вылез из гроба и поведал историю о двух подругах, по-разному относящихся к жизни. Сева велел нам всем положить под язык горькое - из пакетов, которые нам дали на входе. И я сейчас рассасываю, простите, горошину черного перца. Автобус двигается от Ленинского проспекта до метро Щукинская. Сева затянул "Вставай, проклятьем заклейменный..." Мой телефон садится. До зааавтра...
#всеволодлисовский
#всеволодлисовский
Те, кто читают меня с самого начала, могли заметить, как много внимания я уделяю Всеволоду Эдуардовичу Лисовскому и его театру. Собственно, если прочесть все по тегу #всеволодлисовский, то можно проследить историю становления комиссара, его взлеты и падения #пафос Правда, тег с его именем я завела не сразу, поэтому начальный период творческой биографии Лисовского может быть упущен для тех, кто присоединился недавно.
Время, в общем, подводить итоги. Нет, я не рассказала про все спектакли и эксперименты Лисовского и его команды, поэтому буду еще о нем писать. Сейчас же хочется отметить, что #Червь - это такое образцово-показательное событие в его духе, что именно на нем и хочется эти самые итоги (ряда записей о нем в этом канале) подводить.
Итак, практически всегда цель Лисовского в театре – создание экспериментальной ситуации, чему часто служит отказ от репетиций (ведь они почти исключают спонтанность, случайность). Ситуация также создается специфическим местом действия (городская среда, автобус, что угодно). К тому же – обязательна алеоторика, то есть большой элемент случайности, композиция из случайностей. Если и есть тексты (а чаще всего они есть), то они комбинируются, монтируются в свободном порядке здесь и сейчас. Как вы понимаете, актеры у Лисовского (это в последних проектах обычно одни и те же люди) должны быть гениальны именно в этом спонтанном управлении случайностями: взобраться вдруг на дерево, не грохнувшись, и оттуда прочесть монолог Чацкого, в нужный момент крикнуть «кор-роче говоря!», так, чтобы все вздрогнули, вдруг начать говорить так тихо, чтобы зрители перестали болтать и глазеть по сторонам, а вслушивались в бормотание актера, заговаривать зубы полицейским и охранникам – вот это вот все. Ну и конечно, постоянный обман зрительских ожиданий по поводу театра. «А сейчас у нас будет кульминация», - например, объявляется в «Черве». Далее предлагается съесть арахис (1 шт). И все. Что хочешь, то и думай про кульминацию.
Что же отличало «Червь» принципиально? Ну, помимо того, что были подключены вкусовые рецепторы зрителей, и они могли глазеть по сторонам и читать вывески во время длинного маршрута №1.
Обычно в театре режиссер не может влиять на, извините, автопоэзис «петли ответной реакции» (термин Фишер-Лихте, писала о нем тоже #ридинг), связывающей действия художников и отклик на них зрителей, здесь и сейчас, в акте сотворчества. Это возможно, только если он станет на место актера или зрителя. В этом главное отличие театрального художественного жеста от жеста художественного: в театре автор ситуации зачастую не способен непосредственно влиять на происходящее, он делегирует это актерам, а актеры – зрителям.
Комиссар Лисовский, наконец, ничего не делегировал в «Черве», а взял в руки микрофон и стал полноправным участником наравне с Мариной Карлышевой, рассказывающей разные философские концепции счастья, Людмилой Корниенко, как будто зачитывающей нам главу о червях из энциклопедии, Васей Березиным, что-то бормочущим о смерти и боли, и Никитой Щетининым, который с ласковой улыбкой объяснял, как надо жить, чтобы не страдать.
Лисовский же разными способами желал уважаемым пассажирам счастливого пути, читал подряд все вывески, рассказывал бессмысленные истории про пиявок, запевал «Интернационал», а потом извинялся за доставленные неудобства, командовал, когда класть под язык горькое, сладкое и соленое, просто что-то бормотал нрбрчв, говорил, как его волнует подагра и просил всех уступать друг другу место, а в финале считал до 106. Но это не было присутствие режиссера. Это художник вышел и начал убивать театр (театральные формы, конечно, имею в виду, и ожидания), дурачась.
Был момент, когда он проговорился, и это «проговорка» отлично характеризует его метод. Цитата не дословная, а как я ее запомнила. «Событием сейчас является перемещение с улицы Кравченко к больнице МПС. Событие – внутри каждого из вас. А что происходит в салоне? А хрен его знает».
Время, в общем, подводить итоги. Нет, я не рассказала про все спектакли и эксперименты Лисовского и его команды, поэтому буду еще о нем писать. Сейчас же хочется отметить, что #Червь - это такое образцово-показательное событие в его духе, что именно на нем и хочется эти самые итоги (ряда записей о нем в этом канале) подводить.
Итак, практически всегда цель Лисовского в театре – создание экспериментальной ситуации, чему часто служит отказ от репетиций (ведь они почти исключают спонтанность, случайность). Ситуация также создается специфическим местом действия (городская среда, автобус, что угодно). К тому же – обязательна алеоторика, то есть большой элемент случайности, композиция из случайностей. Если и есть тексты (а чаще всего они есть), то они комбинируются, монтируются в свободном порядке здесь и сейчас. Как вы понимаете, актеры у Лисовского (это в последних проектах обычно одни и те же люди) должны быть гениальны именно в этом спонтанном управлении случайностями: взобраться вдруг на дерево, не грохнувшись, и оттуда прочесть монолог Чацкого, в нужный момент крикнуть «кор-роче говоря!», так, чтобы все вздрогнули, вдруг начать говорить так тихо, чтобы зрители перестали болтать и глазеть по сторонам, а вслушивались в бормотание актера, заговаривать зубы полицейским и охранникам – вот это вот все. Ну и конечно, постоянный обман зрительских ожиданий по поводу театра. «А сейчас у нас будет кульминация», - например, объявляется в «Черве». Далее предлагается съесть арахис (1 шт). И все. Что хочешь, то и думай про кульминацию.
Что же отличало «Червь» принципиально? Ну, помимо того, что были подключены вкусовые рецепторы зрителей, и они могли глазеть по сторонам и читать вывески во время длинного маршрута №1.
Обычно в театре режиссер не может влиять на, извините, автопоэзис «петли ответной реакции» (термин Фишер-Лихте, писала о нем тоже #ридинг), связывающей действия художников и отклик на них зрителей, здесь и сейчас, в акте сотворчества. Это возможно, только если он станет на место актера или зрителя. В этом главное отличие театрального художественного жеста от жеста художественного: в театре автор ситуации зачастую не способен непосредственно влиять на происходящее, он делегирует это актерам, а актеры – зрителям.
Комиссар Лисовский, наконец, ничего не делегировал в «Черве», а взял в руки микрофон и стал полноправным участником наравне с Мариной Карлышевой, рассказывающей разные философские концепции счастья, Людмилой Корниенко, как будто зачитывающей нам главу о червях из энциклопедии, Васей Березиным, что-то бормочущим о смерти и боли, и Никитой Щетининым, который с ласковой улыбкой объяснял, как надо жить, чтобы не страдать.
Лисовский же разными способами желал уважаемым пассажирам счастливого пути, читал подряд все вывески, рассказывал бессмысленные истории про пиявок, запевал «Интернационал», а потом извинялся за доставленные неудобства, командовал, когда класть под язык горькое, сладкое и соленое, просто что-то бормотал нрбрчв, говорил, как его волнует подагра и просил всех уступать друг другу место, а в финале считал до 106. Но это не было присутствие режиссера. Это художник вышел и начал убивать театр (театральные формы, конечно, имею в виду, и ожидания), дурачась.
Был момент, когда он проговорился, и это «проговорка» отлично характеризует его метод. Цитата не дословная, а как я ее запомнила. «Событием сейчас является перемещение с улицы Кравченко к больнице МПС. Событие – внутри каждого из вас. А что происходит в салоне? А хрен его знает».