Последние 30–40 лет были годами интенсивной работы с прошлым, и она окрашивает, может быть, наш способ видеть настоящее. Мы отлично знаем, что ничего уникального в нашем положении нет. И, может быть, мы даже слишком склонны находить черты тавтологии и пародии там, где есть просто длящаяся катастрофа, которая не кончается и не начинается, а просто дышит себе: вдох-выдох, выдох-вдох.

Женя, последние два с половиной года я стараюсь тратить в том числе на то, чтобы прояснить для себя те аспекты российской культурной политики, которые я не застал в силу возраста.

В этом списке вещей, в которых я должен разобраться, есть одна, которую ты знаешь не понаслышке — это троп «капковские реформы». Кто не в курсе, речь идет о периоде с 2011 по 2015 год, то есть начавшемся до Болотной и закончившемся после Крыма, когда руководителем Московского департамента культуры был Сергей Капков. Благодаря нему обновился Парк Горького и столичные библиотеки, открылся Гоголь-Центр и Электротеатр Станиславский, возобновилась арт-ярмарка Cosmoscow, в городе появились бесплатный wi-fi, то есть сложился тот московский культурный ландшафт, в котором мы по-прежнему живем.

Но и во время этих реформ, и после отдельные люди все-таки воспринимали Капкова критически, утверждая, что все эти хипстерские новшества были лишь фасадными изменениями, которые ничего реально не меняли, и только канализировали негатив, отвлекали молодежь от протеста. «Реформы без политики», — говорили одни. «Концлагерем с велодорожками», — называли Москву другие.

Ты начала заниматься театром как раз в начале 10-х, и многие связанные с тобой проекты появились именно во время «капковских реформ». Расскажи, как ты тогда воспринимали происходящие изменения и как относишься к ним спустя время?

Мне нравится ходить в музеи, но почти всегда я чувствую, что меня там не ждали. У меня накопилась довольно длинная череда таких походов в музей. Поэтому с некоторых пор я воспринимаю почти любой музей как пространство занятых мест.

Мне бывает трагически трудно подключиться к переживанию прекрасного в музейных залах. Потенциально живое пространство для встреч с искусством и друг с дружкой отчуждено строгими правилами: стой и смотри.

Однако хочется утечь с поля критики. Еще и поэтому я обещал себе, что в этом тексте не будет слов “партиципаторный”, “реляционное”, “соучастие”, “междисциплинарный” и так далее. Согласитесь, есть некоторая усталость, а я просто хочу, чтобы от искусства кружилась голова