Театр и академия pinned «Самое время напомнить: до 1 апреля мы принимаем заявки на участие в конференции по театральным лабораториям в Шагах, т.е. В Школе актуальных гуманитарных исследований РАНХиГС. Название загадошное , «Лаборатория в перформативных искусствах: между метафорой…»
Forwarded from meyerholdcentre
Саша Денисова о Михаиле Угарове:
"Он очень был (невозможное слово) любопытен. Иногда это даже нас задалбывало — чего новых-то тащить? Мы уже есть. Был в нем детский интерес к людям, он вглядывался в человека как птица, наклонив голову. И такое уважение у него было — по определению — к человеку, к таланту, к взгляду, к позиции. Никогда пренебрежения не было, снобизма. Говорили — любит фриков, странных, откуда он их берет, зачем? А ведь многие его фрики теперь с именем".
https://gorky.media/context/hudruk-u-i-volshebnyj-teatr/
"Он очень был (невозможное слово) любопытен. Иногда это даже нас задалбывало — чего новых-то тащить? Мы уже есть. Был в нем детский интерес к людям, он вглядывался в человека как птица, наклонив голову. И такое уважение у него было — по определению — к человеку, к таланту, к взгляду, к позиции. Никогда пренебрежения не было, снобизма. Говорили — любит фриков, странных, откуда он их берет, зачем? А ведь многие его фрики теперь с именем".
https://gorky.media/context/hudruk-u-i-volshebnyj-teatr/
«Горький»
Худрук У и волшебный театр
Памяти Михаила Угарова
Forwarded from жизнь как перформанс
Привет, в рамках ридинг-группы на Солянке мы делаем исследование и собираем информацию о тех, кто занимается перформансом в России сегодня (чтобы в понятие «перформанс» не вкладывалось). Это очень важное исследование, которое, я надеюсь, сделает "видимыми" новые имена для перформанса.
Будет здорово, если вы нам поможете.
Как можно помочь?
1. Если вы делаете перформансы, вы можете рассказать о себе, заполнив форму по ссылке https://goo.gl/ai93fY . Заполнять форму стоит, даже если перформанс не ваш основной медиум, а на самом деле вы скульптор/режиссер/дирижер/поэт, которые экспериментировали с этим медиумом.
2. Если вы не художник, но знаете такую/такого/таких и хотите о них рассказать, то вот форма для такого случая: https://goo.gl/gFotCN
3. Если вы куратор/критик/исследователь/директор галереи, музея/ просто эксперт в этой теме/насмотренный зритель и знаете больше, чем несколько/много российских художников, работающих с перформансом, но времени заполнять форму нет, просто напишите мне @ddemekhina. Я с вами свяжусь и возьму интервью в удобной для вас форме. ОСОБЕННО ЭТО АКТУАЛЬНО ДЛЯ РЕГИОНОВ (буду рада инсайтам из НН, Казани, Урала и других городов).
А еще можно расшерить пост и поделиться ссылками, отправить их тем, для кого это может быть актуально.
Особенно если у вас модный канал в телеграм про совриск/театр/танец и др!
Помните, помощь каждого в исследовании бесценна.
Спасибо!
Будет здорово, если вы нам поможете.
Как можно помочь?
1. Если вы делаете перформансы, вы можете рассказать о себе, заполнив форму по ссылке https://goo.gl/ai93fY . Заполнять форму стоит, даже если перформанс не ваш основной медиум, а на самом деле вы скульптор/режиссер/дирижер/поэт, которые экспериментировали с этим медиумом.
2. Если вы не художник, но знаете такую/такого/таких и хотите о них рассказать, то вот форма для такого случая: https://goo.gl/gFotCN
3. Если вы куратор/критик/исследователь/директор галереи, музея/ просто эксперт в этой теме/насмотренный зритель и знаете больше, чем несколько/много российских художников, работающих с перформансом, но времени заполнять форму нет, просто напишите мне @ddemekhina. Я с вами свяжусь и возьму интервью в удобной для вас форме. ОСОБЕННО ЭТО АКТУАЛЬНО ДЛЯ РЕГИОНОВ (буду рада инсайтам из НН, Казани, Урала и других городов).
А еще можно расшерить пост и поделиться ссылками, отправить их тем, для кого это может быть актуально.
Особенно если у вас модный канал в телеграм про совриск/театр/танец и др!
Помните, помощь каждого в исследовании бесценна.
Спасибо!
Google Docs
Исследование перформанса*
Здравствуйте!
В рамках исследовательской группы на базе Государственной галереи на Солянке мы проводим исследование актуальной сцены перформанса в России и собираем информацию о художниках, работающих в этом медиуме в течение последних 5 лет.
Нам интересны…
В рамках исследовательской группы на базе Государственной галереи на Солянке мы проводим исследование актуальной сцены перформанса в России и собираем информацию о художниках, работающих в этом медиуме в течение последних 5 лет.
Нам интересны…
Про «Я здесь» театра "Старый дом" - пару вещей.
Читаю у Дины, что у нее и Рубинштейна, чьи карточки Диденко положил в основу спектакля своего, была такая догадка: их поколение разобралось уже со Сталиным, а режиссер «достаточно молодой, чтобы считать необходимым для себя высказаться по этому поводу». Это про возникающий почти сразу и всеведущим оком смотрящий с чьих-то перформерских рук (лица не видим, на его уровне – он) портрет Сталина и вообще «лобовой пафосный антитоталитаризм». Я вот думаю, что все же Максим Диденко разбирается не со Сталиным, а его иконизацией, с тем, что сегодня в прямом смысле слова его изображает вот кто-то на иконе или распечатывает на штанкет и несет на шествии «Бессмертного полка». Да и важно не ему высказаться лично, а говорить со зрителями об этом, если на спад не идут все эти «Сталина на вас нет», пока на спад не идут – пока общество в самом деле не разберется.. Долбить и долбить прямыми образами. Претензия повтора (опять антитоталитаризм, это уже не у Дины, а где-то еще) тут тоже не совсем работает, публика-то другая, все-таки совсем не все в Новосибирске видели ту же «Конармию» или «Молодую гвардию».
Последние, к слову сказать, меня раздражали действительно, как-то все были на одно лицо и совершенно безразличны по отношению к авторскому стилю, что Бабель, что Фадеев – все одно.
Но с текстами Рубинштейна этот пасьянс складывается принципиально по-другому.
Вот этот визуальный коллективизм остраняет знаменитую форму карточек. Карточки – это примета времени. Встроены в тот, лобовой тоталитарный, контекст. Именно «программа» совместных действий. И «автор среди вас» – не только про ЛСР, но и вообще: кто автор приказов? И меняет ли действительно что-то его присутствие? Или это уже самодисциплина и Фуко-Фуко?
Самым же интересным была проскальзывающая все время линия мысли: театр – он насколько допускает индивидуальность-то? и добровольность? «Переживания» – мы так сегодня говорим про уникальный опыт, (якобы) получаемый нами в современном театре, и у каждого свое восприятие и интерпретация… Но точно ли это все так и такая свобода – в театре с его коллективным зрительским, да и актерским телом? Вообще где грань между совместным и коллективным – переживанием? И можно ли навязать свободу – пусть восприятия – сверху?
Кажется, нельзя вообще сказать, что «Я здесь» – это постановка текстов Рубинштейна. Они здесь только один пласт.
И это хорошо.
Карточки сохраняют свою самостоятельность, траслируясь в виде титров. Именно за счет этого диву даешься, как они меняют на обратный свой смысл. Или какая-то чисто формальная игра становится зловещей от сценического окружения.
Так карточка «нас интересует только он – данный момент» отсылает в итоге и к рефлексии об историческом сегодня, коллективной памяти и травме, исторической и культурной политики, пропаганде, в конце концов, и – в равной мере – к размышлению о современном искусстве, его принципах проговаривания и собственно работы. Так режиссер заставляет задуматься, что мы можем передавать в театре и как – из нашей интеллектуальной и физической истории.
(костюмы, кстати, вроде сразу не только про ГУЛАГ, но и про обычную тюрьму, современную полицию и всякие силовые и охранные структуры... отлично совмещающиеся с коллективными танцами и играми – ручеек как тимбилдинг, самодеятельность как незапрещенный, но и требуемый, так что контролируемый, досуг)
Читаю у Дины, что у нее и Рубинштейна, чьи карточки Диденко положил в основу спектакля своего, была такая догадка: их поколение разобралось уже со Сталиным, а режиссер «достаточно молодой, чтобы считать необходимым для себя высказаться по этому поводу». Это про возникающий почти сразу и всеведущим оком смотрящий с чьих-то перформерских рук (лица не видим, на его уровне – он) портрет Сталина и вообще «лобовой пафосный антитоталитаризм». Я вот думаю, что все же Максим Диденко разбирается не со Сталиным, а его иконизацией, с тем, что сегодня в прямом смысле слова его изображает вот кто-то на иконе или распечатывает на штанкет и несет на шествии «Бессмертного полка». Да и важно не ему высказаться лично, а говорить со зрителями об этом, если на спад не идут все эти «Сталина на вас нет», пока на спад не идут – пока общество в самом деле не разберется.. Долбить и долбить прямыми образами. Претензия повтора (опять антитоталитаризм, это уже не у Дины, а где-то еще) тут тоже не совсем работает, публика-то другая, все-таки совсем не все в Новосибирске видели ту же «Конармию» или «Молодую гвардию».
Последние, к слову сказать, меня раздражали действительно, как-то все были на одно лицо и совершенно безразличны по отношению к авторскому стилю, что Бабель, что Фадеев – все одно.
Но с текстами Рубинштейна этот пасьянс складывается принципиально по-другому.
Вот этот визуальный коллективизм остраняет знаменитую форму карточек. Карточки – это примета времени. Встроены в тот, лобовой тоталитарный, контекст. Именно «программа» совместных действий. И «автор среди вас» – не только про ЛСР, но и вообще: кто автор приказов? И меняет ли действительно что-то его присутствие? Или это уже самодисциплина и Фуко-Фуко?
Самым же интересным была проскальзывающая все время линия мысли: театр – он насколько допускает индивидуальность-то? и добровольность? «Переживания» – мы так сегодня говорим про уникальный опыт, (якобы) получаемый нами в современном театре, и у каждого свое восприятие и интерпретация… Но точно ли это все так и такая свобода – в театре с его коллективным зрительским, да и актерским телом? Вообще где грань между совместным и коллективным – переживанием? И можно ли навязать свободу – пусть восприятия – сверху?
Кажется, нельзя вообще сказать, что «Я здесь» – это постановка текстов Рубинштейна. Они здесь только один пласт.
И это хорошо.
Карточки сохраняют свою самостоятельность, траслируясь в виде титров. Именно за счет этого диву даешься, как они меняют на обратный свой смысл. Или какая-то чисто формальная игра становится зловещей от сценического окружения.
Так карточка «нас интересует только он – данный момент» отсылает в итоге и к рефлексии об историческом сегодня, коллективной памяти и травме, исторической и культурной политики, пропаганде, в конце концов, и – в равной мере – к размышлению о современном искусстве, его принципах проговаривания и собственно работы. Так режиссер заставляет задуматься, что мы можем передавать в театре и как – из нашей интеллектуальной и физической истории.
(костюмы, кстати, вроде сразу не только про ГУЛАГ, но и про обычную тюрьму, современную полицию и всякие силовые и охранные структуры... отлично совмещающиеся с коллективными танцами и играми – ручеек как тимбилдинг, самодеятельность как незапрещенный, но и требуемый, так что контролируемый, досуг)
Буду очень болеть за этот спектакль. «Детство» Хабаровского ТЮЗа (реж. Константин Кучикин) показали на Маске.
Манера театра-рассказа поначалу насторожила, мне кажется, она уже почти совсем не работает, но актеры быстро этот скепсис перебили. Чтобы вы понимали: под конец они сами плакали. Третье лицо здесь вышло не ради остранения, напротив, оно приближало и уводило от вымысла: здесь не представляли историю как она происходила по сюжету Толстого, а окунались и окунали зрителей в свое детство через текст-проводник Толстого, который почти каждый в детстве тоже читал. И присутствовало как бы два взгляда: один – тот самый детский, открытый и защищенный, а другой – уже безвозвратно повзрослевший, уже настигнутый сложностью, пустотой и необратимостью.
И если герой Виталия Федорова, Николенька, как бы цеплялся за каждую деталь и впадал в то свое мироощущение, в парение и улыбки, в первую влюбленность – когда хочется сшибать все вокруг и летать на качелях, и не замечаешь неуклюжести, и страшишься - по-детски - забежать вперед, то Евгения Колтунова – и Наталия Савишна, и мать, прежде всего мать, чем дальше, тем больше как будто смотрит в глаза грядущей разлуке и смерти, знает о ней наперед, даже до письма. Грустные, светлые, но не беззаботные глаза.
Для такого рассказа, где сквозь историю Иртеньева просвечиваются личные истории каждого на этом деревянном паркете, было найден лучший вариант с пространством (браво художнику Катерине Андреевой): никакой сцены нет, задника тоже, актеры на расстоянии вытянутой руки, как и аутентичные, со своей историей каждый, предметы на разных уровнях глубины, в том числе нависающие матерчатые плафоны люстр или этажерка с банками из-под варенья, перевязанная стопка книг и навесные качели – мы оказываемся как бы в реальной квартире (и даже входим через дверь), и все словно трогаем взглядом – но реально трогать не можем, с кресел нам встать дают только однажды – чтобы пересесть на другие. Этот мир совершенно реальный – но зайти в него невозможно. Греза о детстве, греза о рае. И квартира эта не целостная, не иртеньевская с его хронотопом, а составная: здесь и фикусы, и отрывные календари, и велосипед… Детство разных поколений, всеобщее детство. Когда на стол со старинными фотоальбомами вытряхнули пакет в том числе со сберкнижками, письмами, не удалось не заплакать, не подумать о своем пакете с бабушкиными вещами, ее удостоверениями и даже вот книжками.. И думаешь, что после тебя? и что будет говорить только о времени, а что – сохранит память все-таки о тебе? И так ты узнаешь в спектакле постоянно свое, своих. И щемит.
Нужно всех близких обнять. Спасибо за этот человечный спектакль перед Пасхой.
Манера театра-рассказа поначалу насторожила, мне кажется, она уже почти совсем не работает, но актеры быстро этот скепсис перебили. Чтобы вы понимали: под конец они сами плакали. Третье лицо здесь вышло не ради остранения, напротив, оно приближало и уводило от вымысла: здесь не представляли историю как она происходила по сюжету Толстого, а окунались и окунали зрителей в свое детство через текст-проводник Толстого, который почти каждый в детстве тоже читал. И присутствовало как бы два взгляда: один – тот самый детский, открытый и защищенный, а другой – уже безвозвратно повзрослевший, уже настигнутый сложностью, пустотой и необратимостью.
И если герой Виталия Федорова, Николенька, как бы цеплялся за каждую деталь и впадал в то свое мироощущение, в парение и улыбки, в первую влюбленность – когда хочется сшибать все вокруг и летать на качелях, и не замечаешь неуклюжести, и страшишься - по-детски - забежать вперед, то Евгения Колтунова – и Наталия Савишна, и мать, прежде всего мать, чем дальше, тем больше как будто смотрит в глаза грядущей разлуке и смерти, знает о ней наперед, даже до письма. Грустные, светлые, но не беззаботные глаза.
Для такого рассказа, где сквозь историю Иртеньева просвечиваются личные истории каждого на этом деревянном паркете, было найден лучший вариант с пространством (браво художнику Катерине Андреевой): никакой сцены нет, задника тоже, актеры на расстоянии вытянутой руки, как и аутентичные, со своей историей каждый, предметы на разных уровнях глубины, в том числе нависающие матерчатые плафоны люстр или этажерка с банками из-под варенья, перевязанная стопка книг и навесные качели – мы оказываемся как бы в реальной квартире (и даже входим через дверь), и все словно трогаем взглядом – но реально трогать не можем, с кресел нам встать дают только однажды – чтобы пересесть на другие. Этот мир совершенно реальный – но зайти в него невозможно. Греза о детстве, греза о рае. И квартира эта не целостная, не иртеньевская с его хронотопом, а составная: здесь и фикусы, и отрывные календари, и велосипед… Детство разных поколений, всеобщее детство. Когда на стол со старинными фотоальбомами вытряхнули пакет в том числе со сберкнижками, письмами, не удалось не заплакать, не подумать о своем пакете с бабушкиными вещами, ее удостоверениями и даже вот книжками.. И думаешь, что после тебя? и что будет говорить только о времени, а что – сохранит память все-таки о тебе? И так ты узнаешь в спектакле постоянно свое, своих. И щемит.
Нужно всех близких обнять. Спасибо за этот человечный спектакль перед Пасхой.
В «Потомках солнца» Стадникова-Каждан-Власика мне показалось продуктивным скрещивание художественного и документального, особенно диалога Раскольникова и Порфирия Петровича — с последним словом Бухарина. Оба доведены следствием до признания. Но контраст! В «Преступлении и наказании» признание соответствует действительно произошедшему, Порфирий подталкивает, хоть и жестким способом, не к пропасти, а к новому, спасительному, пути. Бухарина ждёт уже только расстрел, и ломка следствием ничем не преломляется, простите за повтор.
Сон Раскольникова о лошади дублируется в современном пласте спектакля с видео мясобойни, техничным очищением туши от кожи и прочим механизированным натуралистическим процессом.
Гуманизм и душеспасение — они только в художественном дискурсе, вынесены в урок литературы и максимально отделены от жизни.
За пределами — другое, и никто это другое по первому и не пытается мерить. Обмануться разве сами обвиняемые бессознательно хотят.
В другом много было рыхлого и, что хуже, спекулятивного. Ход с высвечиванием отдельных строк из вербатимов и других каких-то вещей хорош, действительно наблюдение за наблюдением, но коллаж выходит явно с заданным вектором, и в отличие от «Родины» почти поэтому не проблематизирует самого вопрошающего, самих участников, которые, что вынесено в титры, все родились в СССР. Музыка и видеоряд расслаивают действие, добавляя непрозрачности и нелинейности, но все равно не могут скрыть этого конфликта между проговариваемым отказом от четкого посыла-высказывания и самим устройством коллажа.
Сон Раскольникова о лошади дублируется в современном пласте спектакля с видео мясобойни, техничным очищением туши от кожи и прочим механизированным натуралистическим процессом.
Гуманизм и душеспасение — они только в художественном дискурсе, вынесены в урок литературы и максимально отделены от жизни.
За пределами — другое, и никто это другое по первому и не пытается мерить. Обмануться разве сами обвиняемые бессознательно хотят.
В другом много было рыхлого и, что хуже, спекулятивного. Ход с высвечиванием отдельных строк из вербатимов и других каких-то вещей хорош, действительно наблюдение за наблюдением, но коллаж выходит явно с заданным вектором, и в отличие от «Родины» почти поэтому не проблематизирует самого вопрошающего, самих участников, которые, что вынесено в титры, все родились в СССР. Музыка и видеоряд расслаивают действие, добавляя непрозрачности и нелинейности, но все равно не могут скрыть этого конфликта между проговариваемым отказом от четкого посыла-высказывания и самим устройством коллажа.
Forwarded from Неизвестная актриса
А как вы учите столько текста?
С точки зрения распространённости равен вопросу «куда пойдёшь после института», с точки зрения тупости второй выигрывает, ну наверное пойду в банк, раз на актёрском училась. Но ура, этот вопрос уже года три не задают, у меня тут взрослая жизнь полным ходом вообще-то, зарплата стабильная, дети, борщ.
Ну ладно, нет.
Так вот: тексты. Да это же самая простейшая вообще часть нашей профессии, если у тебя не дислексия.
За первые курсы института столько всего приходится учить в короткие сроки, что мозг привыкает быстро запоминать и потом гораздо легче. Текст на пробы - 2 или 3 сцены обычно учу минут за 10. Выучила быстренько, выступила, через два дня уже не вспомню наверное. Тексты в спектакле ещё проще, потому что за время репетиций раз сто повторяешь одно и то же, если конечно это не Гоголь или Горький - там такой слог, ООЧЕНЬ тяжело запоминается.
Когда репетируешь новый спектакль, самый мой любимый вопрос от мамы и некоторых друзей «а у тебя там много слов?», аххахахааа, то есть им кажется, если их много, значит роль главная, а вот нет, в 2018-ом году нет.
Уже несколько человек спрашивали про методики запоминания, может быть они и есть, но я не знаю. Моя однокурсница учит текст так: она читает раз 10 вслух одно и то же и на 11ый уже произносит наизусть, у меня не получается так например. Ещё один знакомый начитывает на диктофон и слушает несколько дней в каждую свободную минуту.
Короче, тема скучная как текст в сериале «Сальса». Спокойной вам ночи и сладких снов.
С точки зрения распространённости равен вопросу «куда пойдёшь после института», с точки зрения тупости второй выигрывает, ну наверное пойду в банк, раз на актёрском училась. Но ура, этот вопрос уже года три не задают, у меня тут взрослая жизнь полным ходом вообще-то, зарплата стабильная, дети, борщ.
Ну ладно, нет.
Так вот: тексты. Да это же самая простейшая вообще часть нашей профессии, если у тебя не дислексия.
За первые курсы института столько всего приходится учить в короткие сроки, что мозг привыкает быстро запоминать и потом гораздо легче. Текст на пробы - 2 или 3 сцены обычно учу минут за 10. Выучила быстренько, выступила, через два дня уже не вспомню наверное. Тексты в спектакле ещё проще, потому что за время репетиций раз сто повторяешь одно и то же, если конечно это не Гоголь или Горький - там такой слог, ООЧЕНЬ тяжело запоминается.
Когда репетируешь новый спектакль, самый мой любимый вопрос от мамы и некоторых друзей «а у тебя там много слов?», аххахахааа, то есть им кажется, если их много, значит роль главная, а вот нет, в 2018-ом году нет.
Уже несколько человек спрашивали про методики запоминания, может быть они и есть, но я не знаю. Моя однокурсница учит текст так: она читает раз 10 вслух одно и то же и на 11ый уже произносит наизусть, у меня не получается так например. Ещё один знакомый начитывает на диктофон и слушает несколько дней в каждую свободную минуту.
Короче, тема скучная как текст в сериале «Сальса». Спокойной вам ночи и сладких снов.
Читала положительные отзывы о «Детстве» и думала о забавном положении дел в театрально-зрительской риторике: его, как и много других спектаклей, хвалят за не-постдраматичность, за отсутствие новаций, за то, что не идут на поводу и иже.
Что забавного: такая «классичность» спектакля поверяется не соблюдением традиций, канонов, единств места и действия или еще каких, не преемственностью, а разрывом – противопоставленностью современной ереси. В то же самое время тексты того самого «современного» театра (в кавычки вот ставят тоже некоторые его не-любители) легитимизируют сегодня, напротив, через нахождение связей с искусством прошлого, через показ того, что новый спектакль – развитие той или иной культурной тенденции, и опирается вот режиссер на тех-то и на тех-то…
И получается, что театр условно старых средств дискурсивно забирает себе авангардные аргументы, его сторонники пользуются риторикой разрыва и разоблачения («сбросим волкострелова и перетрухину с парохода современности»), а для театра средств условно новых ествественная похвала – вписывание спектаклей в линию истории искусства, сопоставление с Брехтом, Арто, Мейерхольдом…
При этом сами режиссеры и художники тех и этих спектаклей (иногда это одни и те же люди) могут об этом всем вообще не думать, просто применять те средства, которые для конкретной задачи лучше подходят.
Что забавного: такая «классичность» спектакля поверяется не соблюдением традиций, канонов, единств места и действия или еще каких, не преемственностью, а разрывом – противопоставленностью современной ереси. В то же самое время тексты того самого «современного» театра (в кавычки вот ставят тоже некоторые его не-любители) легитимизируют сегодня, напротив, через нахождение связей с искусством прошлого, через показ того, что новый спектакль – развитие той или иной культурной тенденции, и опирается вот режиссер на тех-то и на тех-то…
И получается, что театр условно старых средств дискурсивно забирает себе авангардные аргументы, его сторонники пользуются риторикой разрыва и разоблачения («сбросим волкострелова и перетрухину с парохода современности»), а для театра средств условно новых ествественная похвала – вписывание спектаклей в линию истории искусства, сопоставление с Брехтом, Арто, Мейерхольдом…
При этом сами режиссеры и художники тех и этих спектаклей (иногда это одни и те же люди) могут об этом всем вообще не думать, просто применять те средства, которые для конкретной задачи лучше подходят.
Кажется, у Оли Таракановой видела в отзыве на "Розенкранца и Гильденстерна" Волкострелова недоумение: все хорошо, но причем тут Стоппард. Мне-то кажется, что он тут при всем, начиная с того, что Карпов и Каспаров здесь на одно лицо, хотя в жизни, и это многих старших резануло, они были совершенно разные.
Спектакль, в общем, строится по формуле "Розенкранц и Гильденстерн, родившиеся в советское время". Перенос именно персонажей, потому и в названии - только они, другая часть оригинального названия пропала. Ну и не мертвы они по этой формуле, конечно (увы?), а ходят и ходят по кругу в заложниках у времени, не умея (и есть ли возможность, и остались ли силы) что-то изменить.
Мне вспоминалось поколение Лермонтова, как проходили в школе: сил и идей много, а применения им нет, все, "консервативный поворот", и от этого тоска и скептицизм.
Время, когда решать можно всерьез только что-то на шахматной доске, говорить на эзоповом языке или в кулуарах... Или даже открыто, но без влияния на политическую жизнь. Время, когда политическая жизнь, собственно, настолько отрывается от интеллектуальной, что воспринимается не как поле для деятельности, а как что-то из параллельной вселенной.
Спектакль - об этой жизни в вакууме.
Страшный спектакль. https://syg.ma/@egordienko/stoppard-sovietskikh-shakhmat
Спектакль, в общем, строится по формуле "Розенкранц и Гильденстерн, родившиеся в советское время". Перенос именно персонажей, потому и в названии - только они, другая часть оригинального названия пропала. Ну и не мертвы они по этой формуле, конечно (увы?), а ходят и ходят по кругу в заложниках у времени, не умея (и есть ли возможность, и остались ли силы) что-то изменить.
Мне вспоминалось поколение Лермонтова, как проходили в школе: сил и идей много, а применения им нет, все, "консервативный поворот", и от этого тоска и скептицизм.
Время, когда решать можно всерьез только что-то на шахматной доске, говорить на эзоповом языке или в кулуарах... Или даже открыто, но без влияния на политическую жизнь. Время, когда политическая жизнь, собственно, настолько отрывается от интеллектуальной, что воспринимается не как поле для деятельности, а как что-то из параллельной вселенной.
Спектакль - об этой жизни в вакууме.
Страшный спектакль. https://syg.ma/@egordienko/stoppard-sovietskikh-shakhmat
syg.ma
Стоппард советских шахмат
Как режиссер Дмитрий Волкострелов увидел в то ли нашем, то ли советском застое Тома Стоппарда
Перенесла текст про "Зеркало Карлоса Сантоса" на сигму, добавив постскриптум -спойлерный даже для тех, кто ходил (а вы запустили?..) Хотя насколько правдивый, не знаю! Надеюсь встретить Талгата лично и уточнить. https://syg.ma/@egordienko/chiestnoie-kommierchieskoie
syg.ma
Честное коммерческое
О том, почему соединение спектакля и ужина в одном «Зеркале Карлоса Сантоса» — не так уж плохо.
«Чаадского» можно посмотреть на Яндексе (вроде как в течение года еще).
https://yandex.ru/promo/goldenmask
Из трех снятых вещей это самый must, абсолютно актуальный: фамусовское общество – это пригосударственное, чиновничье сообщество, где царит «нелюбовь» (куртки Bosco к фильму Звягинцева вроде как отсылают напрямую, если случайно - тем более), где культура нужна только в качестве декоративных кокошников и завитушек под старину - видимо, возбуждающих и единственное в такой функции понятных; совершенно холодное, не мертвое – мертвечинное. Наглое и упивающееся своей властью.
Он со
шел с у
ма
Он со
шел
с у
ма
«В сущности правительство только исполнило свой долг».
И мрак все сгущается… (и музыка Маноцкова (атональная?) это подчеркивает идеально)
Вы только послушайте этот финальный монолог, слишком пророческий…
Чего я ждал? Что думал здесь найти?
Они не внемлют, не видят, не слушают меня.
Что я сделал им? За что они мучат меня?
Что могу дать им, я ничего не имею.
Голова горит моя, и все кружится передо мною.
Спасите меня, возьмите меня,
Карету мне, карету…
Последний абзац совсем невозможно цитировать,
потому что там «мати моя сидит у окна»…
В перерыве Маноцков и Каплевич говорят о Серебренникове, спасибо им и Яндексу, показывавшему вчера прямой эфир на своей первой странице.
https://yandex.ru/promo/goldenmask
Из трех снятых вещей это самый must, абсолютно актуальный: фамусовское общество – это пригосударственное, чиновничье сообщество, где царит «нелюбовь» (куртки Bosco к фильму Звягинцева вроде как отсылают напрямую, если случайно - тем более), где культура нужна только в качестве декоративных кокошников и завитушек под старину - видимо, возбуждающих и единственное в такой функции понятных; совершенно холодное, не мертвое – мертвечинное. Наглое и упивающееся своей властью.
Он со
шел с у
ма
Он со
шел
с у
ма
«В сущности правительство только исполнило свой долг».
И мрак все сгущается… (и музыка Маноцкова (атональная?) это подчеркивает идеально)
Вы только послушайте этот финальный монолог, слишком пророческий…
Чего я ждал? Что думал здесь найти?
Они не внемлют, не видят, не слушают меня.
Что я сделал им? За что они мучат меня?
Что могу дать им, я ничего не имею.
Голова горит моя, и все кружится передо мною.
Спасите меня, возьмите меня,
Карету мне, карету…
Последний абзац совсем невозможно цитировать,
потому что там «мати моя сидит у окна»…
В перерыве Маноцков и Каплевич говорят о Серебренникове, спасибо им и Яндексу, показывавшему вчера прямой эфир на своей первой странице.
Выводы по фестивалю "Золотая Маска 2018" поверхностные и краткие такие:
рефлексия об истории и политике, человеке и власти (и человеке во власти) – центральна;
современная музыка и современная хореография (не мелодии и не кордебалет) прочно обосновались в драматических спектаклях,
и вообще именно современная академическая музыка как будто бы двигает театральную эстетику вперед;
физически активная зрительская позиция – уже не эксперимент.
рефлексия об истории и политике, человеке и власти (и человеке во власти) – центральна;
современная музыка и современная хореография (не мелодии и не кордебалет) прочно обосновались в драматических спектаклях,
и вообще именно современная академическая музыка как будто бы двигает театральную эстетику вперед;
физически активная зрительская позиция – уже не эксперимент.
Что у Лисовского по математике?
"Пока все мы ждем итогов “Золотой маски”, ТЕАТР.решил вернуться к одному самых интересных спектаклей, который ни за что не получит “Маску” – хотя бы потому, что был не в конкурсной программе, а в программе “Маска Плюс”.
Наконец-то мой текст вышел про "Индивиды и атомарные предложения" Лисовского!
Лонгрид о структуре спектакля и ожидаемого-возникаемого зрительского восприятия.
http://oteatre.info/chto-u-lisovskogo-po-matematike/
"Пока все мы ждем итогов “Золотой маски”, ТЕАТР.решил вернуться к одному самых интересных спектаклей, который ни за что не получит “Маску” – хотя бы потому, что был не в конкурсной программе, а в программе “Маска Плюс”.
Наконец-то мой текст вышел про "Индивиды и атомарные предложения" Лисовского!
Лонгрид о структуре спектакля и ожидаемого-возникаемого зрительского восприятия.
http://oteatre.info/chto-u-lisovskogo-po-matematike/
Журнал Театр.
Журнал Театр. • Что у Лисовского по математике?
© Руслан Яковлев / Творческая лаборатория «Угол» Пока все мы ждем итогов «Золотой маски», ТЕАТР. решил вернуться к одному самых интересных спектаклей, который ни за что не получит «Маску» — хотя бы…
Forwarded from Афиша Daily (Egor Mikhaylov)
На Новой сцене Большого театра вот-вот начнется церемония вручения «Золотой маски»! Алексей Киселев и Аня Ильдатова ведут прямой репортаж с места событий — подключайтесь!
http://go.afisha.ru/Aa26N5I
http://go.afisha.ru/Aa26N5I
Афиша
«Золотая маска»: церемония и победители в прямом эфире
В Москве проходит очередная церемония вручения главной театральной премии страны. Алексей Киселев и Анна Ильдатова ведут прямую трансляцию с места событий.
Только что на сцене был ансамбль Березка 2025. А потом раз - и маску взял Сюмак! Ура! И ансамбль авторов Cantos - спецприз!!
Несколько раз со сцены звучат имена Кирилла, Лёши, Сони, Юрия. Кирилл Серебренников получил Маску.
НЕ ВЫРЕЗАТЬ.
НЕ ВЫРЕЗАТЬ.