Смотря сегодня «Бесконечный апрель» Краевого театра драмы из Хабаровска / Маска плюс началась!!/, думала о том, как изменились молодые за эти 8 лет (вроде бы пьесу Ярослава Пулинович писала в 2010). Ну и вообще как интересы общественные изменились.
Героиня 25 лет, входящая в дедовскую квартиру, не интересовавшаяся его жизнью и путающая время жизни Достоевского и Бродского, думающая только о том, как бы в этой гигантской хате устроить сейшн («вписку» уже сказали бы, наверно) в стиле блокады, смотрится совершенно ходульной и совершенно не принадлежащей сегодняшнему дню, где историей и политикой интересоваться все более принято. Первокурсники еще могут быть вне «дискурса», но модные 25-летние?
Завидую им даже. В отличие от нас, успеют своих и не только бабушек-дедушек обо всем расспросить.

Сезон лекций и разговоров про театр. Вот например, добавьте, что называется в календарь (и не забудьте зарегистрироваться):
1 марта - про новые технологии в театре и не убивают ли они сам театр - Семён Александровский, Максим Диденко, Анна Абалихина (по составу участников очевидно, что ответ будет нет)), в Мультимедиа арт музее https://sberbanktheatre.timepad.ru/event/671888/ ;
13 марта - встреча с драматургом Евгением Казачковым (Радио Таганка, Топливо, Совместные переживания, фестиваль Любимовка!) в Парке Горького https://odeonlecture.timepad.ru/event/667530/

Всегда угнетает, что приходится выбирать между разговором про театр и театром (время вечернее), но иногда разговор бывает не менее захватывающий, а тут ещё и такие красивые и харизматичные люди.

Ощущение, что тебя потравмировали, чтобы поиспользовать, или наоборот, не могу решить. Какая-то поза и априорная к зрителям ненависть.
Вот такой вышел "Снег любви" на Маске плюс.
(Говорят, поменялось к спектаклю процентов 30, и актер был совсем другой, мне даже хочется посмотреть запись, потому что видно, что отдельные сцены просто красивы очень, и что текст Коля Русский написал достойный и умеет с ним работать. Какие-то образы прямо стоят в глазах.
Но так все похерить, и типа рубануть жесткачом после гэгов... Ох.

При этом мерещился очередной Абьюз, и creepy в замедленном темпе заливистый смех отца и сына, - до отчаянья.

(Синопсис: мальчик /случайно/ убивает отца, принеся домой из стрелкового клуба пистолет. А тот потом звонит и говорит ему, что всё у него будет хорошо, не виноват он и пусть смотрит лучше на снег).

Простите, не умею объяснять, даже самой себе, почему плохо и не вышло.

Но актриса прекрасная. Анна Донченко - если вдруг не знали, запомните, приковывает.

Создавая этот канал, думала, что почти все буду писать я-письмом. Регистрировать свой зрительский опыт просмотра спектаклей, в которых зритель - ключевой персонаж или от которого зависит структура.
Несильно пока не выходит (но я восхищаюсь каналом @bolotyanpishet), но о питерских «Разговорах» Павловича по-другому, слава богу, было и нельзя.
Это спектакль со студентами центра «Антон тут рядом», людьми с расстройствами аутистического /но не артистического/ спектра, и профессиональными артистами. И нами, обычными зрителями.
После «Бури» на Протеатре – отдушина настоящей инклюзии.
https://syg.ma/@egordienko/poetichieskaia-kvartira
(после моего - текст подруги, и он, может, даже более важный).

Это вам для расслабления: перевод французской статьи о типах театральных зрителей. https://syg.ma/@egordienko/iz-kakoi-tieatralnoi-publiki-vy

Из какой вы публики?
anonymous poll

Ненасытные – 23
👍👍👍👍👍👍👍 34%

Профессионалы – 15
👍👍👍👍👍 22%

Случайные – 13
👍👍👍👍 19%

Паломники – 9
👍👍👍 13%

Невосприимчивые – 5
👍👍 7%

Компанейские – 2
👍 3%

👥 67 people voted so far.

«Довлатова» я смотрела после лаборатории Детского Weekend’а на Золотой Маске, выступающей в этом году местом встречи театра для подростков и современной литературы (сегодня вот будет ещё: https://electrotheatre.ru/electrozone/event.htm?id=326 ).Первый — «Мучные младенцы» по Энн Файн (режиссёр Наталья Пахомова), об эксперименте в «трудном» классе, где максимум детям дают мешки из муки, ака детей для понимания родительства, чтобы лаборатории не развалили. Главный герой Саймон пытается узнать, какую мелодию насвистывал его отец, когда уходил из семьи. О мУке одиночества и детей, и взрослых (матери, классрука...). Второй эскиз режиссёр Галина Зальцман и художник Катя Злая делали по «По ту сторону синей границы» Дорит Линке (уж не знаю, почему в программке не указаны имена писателей, исправим), о том, как два подростка из ГДР пытаются вплавь добраться до Западной Германии. Спорили потом с подругой, они изначально в воду идут как на самоубийство, или все-таки с верой в чудо, немного по-детски, ожидая, что корабль там-то непременно их ждёт.
Для меня почему-то это был эскиз о нормальном, здоровом подростковом бунте, который исторические «взрослые» обстоятельства и вообще психология карательная учительская доводят до трагического конца. Титаник, который при норме был бы просто со смехом вспоминаемой историей о доплытии до ближнего буйка и повороте назад к тёплому одеялу, или даже суматошной, но недолгой и удачной погоне родителей.
Но эпоха не та.

И вот «Довлатов» — именно об эпохе. Достаточно банальная мысль, но не понимаю, почему все так взъелись, что де эпоха есть, а Довлатова нет. Фильм страшный именно тем, что показывает, как эти условия съедают поэтов и поэтическое, не дают печататься, а тем самым говорить вовне своего круга, вместо раскрытия предлагая окукливание и вечные заморозки талантам (хотя мне кажется, это больше не про зиму, а про вечную нашу болотную слякоть...). И индивидуальности поэтической просто как бы и нет: битва за честь поэтическую — не начать писать-таки требуемые «трудовые» и светлые фальшивые темы, за выживание, за честь отцовскую — куклу-то бы достать! —это все есть, а роман — не пишется. Довлатов здесь тонкий слушатель своего времени, но это слушание, эта надежда на то, что издадут — но уже такая слабая — они хоть и становятся автобиографическим письмом, нашими «8 1/2», не уравновешивает того факта, что поэт здесь как те замёрзшие дети шести лет, подготовишки, которых откапывают только через 25 лет из холодной земли. По случаю рытья шахты метро, чисто внешнему случаю...

Даже попытки самоубийства — резание рук поэтом и реальное бросание под машину художника-фарцовщика, которого хотят посадить за то, чего никогда и не было бы, если бы дали выставляться... — даже смерти — они взрывают «атмосферу», ритм, но не изменяют и не останавливают систему.
«Ад — это мы сами», говорит герой Милана Марича в финале фильма.
Верхушки никто в фильме и не видит, только во снах (как Брежнева - Довлатов), как и заграницу. Но жизнь и есть только во снах и мечтах об ином, а в «реальности» — только дымка, только морок. И вместо живых поэтов — наклеенные бороды под Толстого и Пушкина, и «Блока не люблю, он манерный».

«Гроза» Краснодарского Молодежного театра (реж. Даниил Безносов) — хороший спектакль.
Катерину ищут только в воде все, один Тихон не совсем ещё верит/понимает, что произошло уже; Борис Григорьевич чистый слизняк, на грех Катин идущий, снимая аккуратно ботиночки и складывая в них носочки, дабы не запачкать, а как призналась Катя — так драпающий по лужам не взирая на грязь; уходящий от ответственности сразу уже на первой свиданке (Ваша воля-то была!) - в то время как Катерина и не отказывается от своей воли - ни на грамм, и вообще гордая и сильная, и даже по жестам иногда напоминающая статную Кабаниху; Кулигин, увещевающий Тихона простить и не поминать никогда, и спьяну тоже, чисто из Достоевского пришёл; Тихона любит и Глаша (а кого любить в этом дворе-то), Катя ни слова ей не говорит, и домой возвращается Тихон с «Липочкой» на пьяных устах, так что тут он конкретно «не без греха», но его и не думает никто осуждать здесь (неравенство м/ж в этой пьесе вообще очевидно, но хорошо, когда это наглядно зазеркалили). Вопрос веры тут скорее обойдён,ну или вера как что-то отличающее Катерину от остальных «живых мертвецов», живое начало (и вода тут застоявшаяся).Красное платье по наследству от сумасшедшей. Актеры вообще отличные (спасибо ярким, взрывным и нежным Полине Шипулиной, Александру Техановичу, Евгении Стрельцовой, Светлане Кухарь, Дмитрию Морщакову, Инге Аничкиной, Алексею Замко, да всем).
Но совершенно невозможно же сегодня подключаться к деревянным помостам, дождю на сцене, белым ботиночкам под дворян и чёрным сапогам ака «А зори здесь тихие», вневременным х/б костюмам... !
И чувствуешь себя от этого чурбаном и нелюдем.
Не осовременивание надо сегодня «оправдывать», а вот такой музейный подход...

Эскиз Жени Беркович по «Считалке» Тамты Мелашвили на втором дне лаборатории детского Weekend’a рифмовался с «По ту сторону синей границы» Галины Зальцман по Дорит Линке. Там двое подростков сбегали из ГДР по воде, тут – пытались выжить в грузино-абхазской войне. И обычные подростковые ситуации, дружба мальчиков и девочек, взросление одной подруги раньше другой, обсуждение, кто кому понравился, «давай встречаться», обиды и легкие прощения, бунт против старших, страсть к сладкому, вера в суперменов или хотя бы кораблей, которые тебя на той стороне точно ждут… – все это накладывается на совершенно недетские условия, на абсурдный мир взрослого хоррора. «Думаешь, что у тебя проблемы, да какие у нас проблемы!» – воскликнули после «Считалки» студентки.
Эффект во многом именно от того, что подростковость никуда не уходит. Ты смотришь на актеров и узнаешь себя-подростка/своих одноклассников в их персонажах, и сопоставляешь со своей благополучной судьбой. Или не со своей, а просто с должной. Из каких-нибудь сериалов канала ABC. А вместо Charles in charge наступает жизненный Титаник, даже с опущенным матом напоминающий о катастрофической реальности.
Подростковость (как она здесь показана) – универсальная, а реалии – исторические. И конфликт в Грузии, Берлинская стена перепахивают вневременное идиллическое.
Еще больше рассказываемые истории контрастируют с тем светлым и гражданственным началом, которое все маркировки до 18+ у нас предполагают. Это вот реально обсуждаемая вчера и позавчера вещь. Точно ли это для детей, а не про детей, с какого возраста можно… Поймут ли?
И думаешь уже напряженно… Вот тоже студентка моя сказала вчера, что на эскизе по «Детям ворона» ее «коробило» – я цитирую, но имелись в виду оторопь и ступор, без негативной коннотации. И вот думаешь, что к литературе программной относятся родители и чиновники безболезненно, потому что она во многом так далека от сегодняшних детей, что как бы не задевает и за жабры не берет (не должна), и даже если берет – то все равно про «них», про 19-й век, про бедных маленьких людей, с которыми нас красиво сравнить для риторической фигуры, но не более. А раз далеко – то и не вредно.
Тут Женя Беркович очень верно заметила в предисловии, мало ли будут оскорбленцы разные, «если что, это не мы, это – жизнь такая».
К эскизам, на самом деле, есть вопросы про ориентацию на возраст зрителей – но не про то, можно ли с детьми смотреть и обсуждать темы исчезновения родителей в 30-е и вообще, войны, режима, а насколько они сделаны / должны быть сделаны так, чтобы именно подростки поняли и именно подросткам они были близки. Больше к спектаклям такой вопрос, конечно (а я надеюсь, по наивности, что спектакли будут!!). То есть буквально насколько общие места для взрослых и приемы монтажные, которые взрослые считывают на раз, объяснены ничего не ведающим про то – школьникам.
А вот про то, что надо нашу историю и нашу жизнь ставить и обговаривать, про это сомнений нет никаких. Нужно, чтобы тебя в театре, вообще в искусстве – коробило, и от жизни чтобы коробило, если там что-то не так, задавать вопросы нужно и хотеть что-то изменить. Или не хотеть, но с осознанием не хотеть.
А то так в стеклянной коробке и проживем.
(А дети гораздо больше видят и знают, чем нам кажется порой. и уж куда более честны)

В номер "Театра" про перформанс я писала про Тино Сегала, ещё совершенно не зная, что он скоро будет в Москве. Описываю я в тексте конкретный опыт посещения его персональной выставки в парижской Palais de Tokyo (2016) без каталогов и каких-либо указаний, где что начинается и заканчивается. Примечание случайно уплыло, но знайте:
Большая часть "ситуаций" были представлены не впервые: This objective of that object датируется 2004 годом, This progress – 2010-м, These Associations и This variation – 2012-м. Тем не менее художник избегает слова «ретроспектива». Триста занятых местных перформеров и приходящие посетители впервые переживают этот опыт, и потому это не документация и воспроизведение, а действие здесь и сейчас.

http://oteatre.info/tino-segal-skonstruirovannaya-situatsiya/

29-й номер Театра про всякую перформативность весь тут: http://oteatre.info/issues/2017-29/ ,
30-й (рецензионный про то, что было на прошлой Маске и что мы советовали отобрать в эту) — тут: http://oteatre.info/issues/2017-30/

Я там пишу про феминистское прочтение «Укрощения строптивой» от Алессандры Джунтини и прекрасно-выточенное «Дыхание» Гацалова-Перетрухиной-Невского-Гордеевой по МакМиллану. (Маска плюс прошлого года и конкурс этого).

Почитайте, есть очень интересные вещи.
29-й нужно, конечно, в pdf-варианте достать, чтобы удобно было работать.

/вспоминаю, как нужный мне номер Alternatives théâtrales закончился в печатном виде и его можно стало купить в pdf, вот было счастье — и дешевле, и навсегда с собой.
Так что кому тоже нужно — пишите, дойдут руки быстрее спросить. ) /

Для меня «Неявные воздействия» Всеволода Лисовского – это один из немногих случаев, когда собственный текст начинается казаться абсолютно ненужным, профанирующим всякое действие, что надо иметь в виду. Однако, поделиться хочется, потому что спектакль во всё своём объёме великий. И бессмысленно выуживать какие-то смысла, говорить о присвоении и преображении города, что уже тысячу раз написано – это всё есть, оно абсолютно великолепно и выводит в какие-то периферийные категории разговора о театральности вообще.

Меня, если честно, ближе к концу выбило в эфемерное и страдальческое ощущение ужаса и боли от того, насколько уважительно и полюбовно спектакль аккумулирует всю окружающую нас русскость, причём даже совершенно непроизвольно. Ещё до начала спектакля, когда Лисовский на выходе из метро рассказывает о правилах, включается мощнейшая чувственная инспирация на случайностях: играющий на фоне режиссёра колхозный рок-музыкант, разговор через слово в мат, протекающий потолок Сухаревской – всё настолько понятное и уже сотни раз виденное, но отсюда такой жалостью наполненное.

И так буквально с каждым эпизодом. Например, молодой человек, читающий в мусорном баке «Я не имею больше власти…» Хармса, текст которого вообще о любви по сути, но 17-го марта выводящий вообще на другое. Или, когда на детском футбольном поле 15-летние подростки со смехом реагируют на чтение стихотворений, но после того, как актёр и две актрисы начинают целоваться, раздеваясь до белья, бегут оттуда вообще. Это всё настолько внутри этой самой культуры, что невозможно и не быть включённым в это, и не понимать всю боль такого участия.

Очень интересное интервью об издании подростковых книг на исторические - и травматичные - темы. После золотомасочного детского Weekend'а, с эскизами про /страшный/ XX век, да и вообще с волной спектаклей, рассказывающих о лагерях, доносах, танках, голоде, - больной назревший вопрос: точно "об этом важно, нужно говорить" - единственный критерий и достаточный - для спектакля?
Илья Бернштейн прямо заявляет, что важнее ощущение художественной свободы.
Социальная миссия есть, но не ради этого, история в литературе работает не так.
(И в театре, добавим, тоже).
http://urokiistorii.ru/article/54547

"Вот вы говорите, что важно заниматься историей страны, исследовать ее, обсуждать прошлое с детьми, потому что, во-первых, они ничего не понимают, а во-вторых, непроговоренная травма довлеет, непроработанные ошибки возвращаются. Но мне кажется – я только недавно это понял, – что мои книжки не только и не столько об этом. Они о свободе. Слово «трикстер» мне не нравится, но тем не менее. Посмотрите на персонажей изданных мною книг, очень разных, случайным образом подобранных: Ходжа Насреддин [«Очарованный принц» Леонида Соловьева], капитан Врунгель, Вася Куролесов – они все свободные люди. Более того, их деятельность – это разрушение канона или его высмеивание, иными словами, опровержение сложившейся нормы. И в этом смысле они трикстеры.

Важно не то, насколько хорошо травмы прошлого прорабатываются литературой, потому как даже позитивная дидактика есть ограничение свободы, и это тоже проблема литературы. Важнее научить человека ценить слово и понимать, что литература – это не что, а как. Человеку важно научиться находить и ценить художественную правду, а она есть производная свободы.

Получается, персонажи ваших книг – вечные, вневременные герои?

Возможно. По крайней мере, это свойство в них всех очень хорошо проявляется. Для меня главное средство борьбы с тем же путинизмом находится в области эстетического, поскольку человек с развитым вкусом не может на это повестись.

Потому что пропаганда – это слишком просто?

Именно. Это дурного тона люди, речи, мысли, насквозь фальшивые просто по своему строению. Неважно даже, о чем они, неважно, ложь это или правда – хотя бы по тому, как они сформулированы, понятно, что такой ход мыслей не может привлечь развитого эстетически человека, в котором сформирована свобода мышления. Такой человек не может что-то воспринять как данность, потому что это сказал важный человек. Они привык все разбирать, асреди инструментов этого разбора – эстетический анализ.

В этом и состоит суть вашей работы?

В общем, да. Так я подхожу к решению проблемы, о которой вы говорите как о борьбе с «призраками прошлого». Не потому, что рассказываю, как было на самом деле во времена Блокады или Оттепели, а потому, что показываю, как можно быть свободным. Вернее, я не сам рассказываю и показываю: я подбираю тексты, которые развивают навыки, не позволяющие именно по эстетическим соображениям принимать фальшь.

Давайте я попробую подытожить. С одной стороны, издаваемые вами книги представляют собой источники, где море исторических пластов, с другой – вы вынимаете их из исторического контекста. Получается, что они оторваны от истории как таковой, самоценны здесь и сейчас и поэтому должны считываться совершенно по-другому – как прекрасно написанные книги, которые вызывают желание узнать о прошлом больше.

Абсолютно! Это ведь дикая история, когда ты говоришь своему ребенку: «Прочти, пожалуйста, «Республику ШКИД», потому что это абсолютно достоверная история о 20-х годах и социальных язвах того времени». Любой, кто учит детей, понимает, что это не работает. Детям и подросткам вообще не нравится, когда их, грубо говоря, лечат, это никому не нравится. Все эти императивы – ты должен это прочесть, иначе не будешь понимать, как сложилась жизнь твоей бабушки – не годятся. Так нельзя сегодня работать с историей. Близость с прошлым бабушки и понимание истории рождается совсем из другого."

Написала о том, почему соединить «Чук и Гек» Гайдара со свидетельствами о репрессиях – очень уместная идея. Всем идти на спектакль Патласова сегодня в ЦиМ или потом на Новую сцену Александринки. https://syg.ma/@egordienko/chuk-i-giek

Самое время напомнить: до 1 апреля мы принимаем заявки на участие в конференции по театральным лабораториям в Шагах, т.е. В Школе актуальных гуманитарных исследований РАНХиГС.
Название загадошное , «Лаборатория в перформативных искусствах: между метафорой и практикой», секции помогают всем понять, о чем речь:
1. «Лаборатория» в социокультурном контексте: стратегии самоопределения — почему вообще театр наш так часто прибегает к формату лабораторий и так его называет, в какие парадигмы это его встраивает, а из каких уводит;
2. Между произведением и процессом: эстетика лабораторной работы — как другая организационная форма влияет на то, что художники делают и представляют, отличается ли лабораторный/студийный спектакль от спектакля академического репертуарного театра-махины;
3. От студии к лаборатории? История студийного движения — тут, очевидно, речь о реальных исторических кейсах. Кто готов рассказать с исследовательской точки зрения о Школе драматического искусства, театре Около, театре-студии Человек, а может, углубиться в 60-е, а то и к Мейерхольду, или рассказать об истории лабораторного движения за рубежом — welcome!
4. «Лаборатория» сегодня: художественный и институциональный контексты — здесь, очевидно, речь о театре современном, о лабораториях Лоевского и других с их жанром «эскиза спектаклей», которые ставятся за неделю, а потом могут войти в репертуар, с обязательными обсуждениями, а иногда и лекциями вокруг какой-то темы (взять режиссерскую лабораторию по Горькому в МХТ, которая продолжается, кстати). Но и другие разные экспериментальные форматы, где процесс зачастую важнее результата, или представляется зрителям work-in-progress, или наоборот зрителям ничего не представляется, лаборатория же, не театр билеты продавать. Скоро вот в Сахаровском центре будет новый этап лаборатории «Археология памяти» — про документальную хореографию. Если вдруг вы про неё заявку не подадите, расскажу вас сама, так и знайте.

Присылайте все ваши мысли (но до 500 слов) и короткое CV на performlabconf@gmail.com .

Ах, да, Конференция 1-2 октября 2018.)
https://www.facebook.com/events/2089017797779728/

Я уже писала здесь об Ане Марии Матуте, испанской писательнице и сказочнице, главной темой творчества которой были дети и смерть. В частности у неё есть сборник рассказов для взрослых, который называется «Глупые дети»: «глупые» они совсем не в прямом смысле - это то, что сказали бы о таких детях взрослые, чтоб отмахнуться от собственных чувств. Глупые - потому что беззащитные, потому что бедные, потому что лишены будущего, потому детство у них отняли, а как взрослые они не умеют.
В «Глупых детях» почти все рассказы - о смерти детей. Они очень короткие, но врезаются в память насовсем. В частности есть микрорассказ «Карусель» про «мальчишку без гроша», который бродил по ярмарке в поисках монеток, не смея глаза поднять ни на один аттракцион, а ночью во время дождя находит монетку и залезает на золотую лошадь на карусели, и испытывает счастье от того, как прекрасно «катиться и катиться в никуда». Наутро находят тело, «и больше на той карусели кататься никто не хотел». Почему он там уминает? Почему он один ночью под дождем на ярмарке? И почему, самое главное, Матуте понадобилось описывать детские смерти?
Для себя я поняла, что нужно это, чтобы прожить непроживаемое, и не только за себя, а за всех вокруг, за свою страну. Во франкистской Испании 50-х, в которые Матуте написала эти рассказы, уровень нищеты населения зашкаливал, количество сирот и беспризорников тоже. И была одна эта красивая яркая молодая женщина, никоим образом не наслаждавшаяся картинами смерти, но давшая безумию и бессмысленности символический смысл. Она написала рассказы, которые невозможно забыть, в которых коротко и пугающе ярко, как будто глазами ребёнка-поэта, рассказано, что происходит, когда детей лишают детства, лишают невинности. Есть там и дети, мучающие животных, и дети, ненавидящие других детей, погибающие и убивающие: есть всё, что немыслимо, что не должно было случиться. И эти слова - на вес золота.

У меня нет нужных слов, чтобы выразить свои чувства по поводу трагедии. Но я хочу, чтобы все, кто читают этот канал, подумали сегодня об этих детях и их родителях, об их братьях, сёстрах, друзьях, учителях, соседях. Вчера десятки, если не сотни людей лишились жизни, и тысячи людей лишились кого-то, а кто-то прямо вчера лишился детства. Как помочь пострадавшим, но выжившим, пока совсем непонятно - очень противоречивая информация про все денежные сборы, включая Красный крест, кровь нужна, но прямо сейчас вроде бы все больницы переполнены волонтерами. Я вижу пока четыре вещи, которые можно сделать сейчас: 1. Распространять информацию о случившемся, говорить с близкими и коллегами, обсуждать, если есть возможность сделать минуту молчания, провести. 2. Где бы вы ни работали, с завтрашнего дня проверяйте, где находятся аварийные выходы и открыты ли они: если закрыты - скандальте и боритесь за открытие. Выясняйте с начальством, в каком состоянии находится здание, где вы трудитесь, соблюдены ли все меры пожарной безопасности. Это ваше законное право - знать всё о месте, где вы работаете. То же с детскими садами и школами, где учатся ваши дети. Ничто в нашем государстве не обеспечено по умолчанию, поэтому берите инициативу в свои руки и проверяйтесь. 3. Расскажите детям о правилах спасения при пожаре: описанный (да, мочёй) платок, шарф или шапка, выходить держа руки на плечах, чтобы не задохнуться в давке; если упали, всеми силами вставать прямо сейчас, никакой группировки и ожидания. 4. Сделайте что-нибудь, что хочется - съешьте гору сладкого с детьми или друзьями, погуляйте при луне с близким человеком, позвоните тем, кому давно хотели. Это мелочь, но это важно.
Мы в горе вещей бессильны, но кое-что можем.

Не опоздайте:
завтра ещё можно подать заявку на участие в драматургической мастерской “Евреи в СССР: семья в большой истории”. Кураторы – драматург Нана Гринштейн и режиссер Анастасия Патлай. /Один из лучших наших дуэтов в документальном театре!/
Мастерская начинает свою работу в апреле и продлится до октября 2018 года. Завершающим этапом станет публичная читка пьес, написанных участниками мастерской.
Заявку заполнить нужно тут:
https://docs.google.com/forms/d/e/1FAIpQLSeFfTkTNi3mXVMUm71SBFWAf29uzII2Dg9JrlzXbQvQIfXFzw/viewform?c=0&w=1
Подробности в фб:
https://www.facebook.com/events/171025793549362/

И в выходные в Цетре Мейерхольда «Поле между»— антиконференция от Трансформатора.doc, приходите просто на разведку, кого Анна-Мария Апостолова и Настя Коцарь считают интересными для разговора о театре и театральной критике. Кого интересует театральное письмо — совершенно точно надо! Продуктивно и весело.
https://transformatordoc.timepad.ru/event/677980/

Милые все, а вот это вот оно что у нас есть завтра: конференция «Поле между».
Весна идёт, весне дорогу. Надеемся на ваше доверие и способность к пробуждению, вот.

Догорие, атеншн! ПРОГРАММА ПЕРВОГО ДНЯ.

13:00 — 15:30, «НЕПОПУЛЯРНАЯ» КРИТИКА
Круглый стол с докладами при участии: Ая Макарова, Саша Елина, Владимир Раннев :3

Тата Боева: «Не-театр, не-музыка: о работе с междисциплинарными объектами на примере спектаклей Дмитрия Волкострелова»

Саша Воробьёва: «Чуваки, это не рэпчик: кто, как, где и для кого пишет о музыкальном театре на русском в 2018 году»

16.00 — 18.00 «ПОПУЛЯРНАЯ» КРИТИКА
Саша Шестакова: «Реорганизация возможных пространств»

Оля Тараканова: «Политика критики: механизмы и (не)возможности»

Алексей Крижевский: «Театральная критика и театральная журналистика: зачем они читателю и друг другу».

Location: ЦИМ, Новослободская, 23; 3 этаж (мы поможем вам найти дорогу)
Звонить/писать: 8 964 639 40 06 (Анна-Мария)