Пропустив лекцию в ММОМА, набрёл там же на такую ретроспекцию Андрея Кузькина с «Персонального подхода». Это выставка, где каждый зал выделен под одного художника, чьи работы взяты из коллекции музея и разных фондов. Всего пятнадцать монографий, и вот Кузькин один из них.
Совершенно не берусь воспроизводить всё досконально точно, но сделано это примерно так: на вертикальных листах (вроде А4) небольшие фотографии с его прошедших перформансов, где под каждой запись, начинающаяся: «Один человек...», а дальше описание самого действия.
Меня здесь помимо самих перформансов, которые ниже прикреплю, радует, как всё сделано в такой классной бинарной относительности: с одной стороны, прямо заточенная на себя экспозиция про время и его ограниченность, фиксацию себя, историю, дистанцирование и всё прочее, а с другой, отличная попытка документации уже существующих работ, ретроспективно собранных воедино. Там свыше двадцати штук, можно и посмотреть.
И вот некоторые из его перформансов, которые использованы там в качестве материала:
1) Здесь раздавал гвозди и воздушные шары на Московской биеннале 2015: https://goo.gl/oe4gkL;
2) «Всё, что есть – всё моё», где он лежал голый с написанными на теле названиями болезней в прозрачном боксе: http://bit.ly/2HyAufh;
3) «По кругу», где он в течение пяти часов ходил в застывающем цементе, привязанный за пояс верёвкой: https://goo.gl/qLB8Da;
4) Тут прилюдно вырезал на теле вопрос: «Что это?» (особенно драматичны всплески женщины из зала): https://goo.gl/Eo2rGn;
Совершенно не берусь воспроизводить всё досконально точно, но сделано это примерно так: на вертикальных листах (вроде А4) небольшие фотографии с его прошедших перформансов, где под каждой запись, начинающаяся: «Один человек...», а дальше описание самого действия.
Меня здесь помимо самих перформансов, которые ниже прикреплю, радует, как всё сделано в такой классной бинарной относительности: с одной стороны, прямо заточенная на себя экспозиция про время и его ограниченность, фиксацию себя, историю, дистанцирование и всё прочее, а с другой, отличная попытка документации уже существующих работ, ретроспективно собранных воедино. Там свыше двадцати штук, можно и посмотреть.
И вот некоторые из его перформансов, которые использованы там в качестве материала:
1) Здесь раздавал гвозди и воздушные шары на Московской биеннале 2015: https://goo.gl/oe4gkL;
2) «Всё, что есть – всё моё», где он лежал голый с написанными на теле названиями болезней в прозрачном боксе: http://bit.ly/2HyAufh;
3) «По кругу», где он в течение пяти часов ходил в застывающем цементе, привязанный за пояс верёвкой: https://goo.gl/qLB8Da;
4) Тут прилюдно вырезал на теле вопрос: «Что это?» (особенно драматичны всплески женщины из зала): https://goo.gl/Eo2rGn;
YouTube
Performance Andrey Kuzkin - VDNKh, Moscow, 23.09. - 01.10.2015
Для меня «Неявные воздействия» Всеволода Лисовского – это один из немногих случаев, когда собственный текст начинается казаться абсолютно ненужным, профанирующим всякое действие, что надо иметь в виду. Однако, поделиться хочется, потому что спектакль во всё своём объёме великий. И бессмысленно выуживать какие-то смысла, говорить о присвоении и преображении города, что уже тысячу раз написано – это всё есть, оно абсолютно великолепно и выводит в какие-то периферийные категории разговора о театральности вообще.
Меня, если честно, ближе к концу выбило в эфемерное и страдальческое ощущение ужаса и боли от того, насколько уважительно и полюбовно спектакль аккумулирует всю окружающую нас русскость, причём даже совершенно непроизвольно. Ещё до начала спектакля, когда Лисовский на выходе из метро рассказывает о правилах, включается мощнейшая чувственная инспирация на случайностях: играющий на фоне режиссёра колхозный рок-музыкант, разговор через слово в мат, протекающий потолок Сухаревской – всё настолько понятное и уже сотни раз виденное, но отсюда такой жалостью наполненное.
И так буквально с каждым эпизодом. Например, молодой человек, читающий в мусорном баке «Я не имею больше власти…» Хармса, текст которого вообще о любви, но 17-го марта выводящий вообще на другое. Или, когда на детском футбольном поле 15-летние подростки со смехом реагируют на чтение стихотворений, но после того, как актёр и две актрисы начинают целоваться, раздеваясь до белья, бегут оттуда вообще. Это всё настолько внутри этой самой культуры, что невозможно и не быть включённым в это, и не понимать всю боль такого участия.
Меня, если честно, ближе к концу выбило в эфемерное и страдальческое ощущение ужаса и боли от того, насколько уважительно и полюбовно спектакль аккумулирует всю окружающую нас русскость, причём даже совершенно непроизвольно. Ещё до начала спектакля, когда Лисовский на выходе из метро рассказывает о правилах, включается мощнейшая чувственная инспирация на случайностях: играющий на фоне режиссёра колхозный рок-музыкант, разговор через слово в мат, протекающий потолок Сухаревской – всё настолько понятное и уже сотни раз виденное, но отсюда такой жалостью наполненное.
И так буквально с каждым эпизодом. Например, молодой человек, читающий в мусорном баке «Я не имею больше власти…» Хармса, текст которого вообще о любви, но 17-го марта выводящий вообще на другое. Или, когда на детском футбольном поле 15-летние подростки со смехом реагируют на чтение стихотворений, но после того, как актёр и две актрисы начинают целоваться, раздеваясь до белья, бегут оттуда вообще. Это всё настолько внутри этой самой культуры, что невозможно и не быть включённым в это, и не понимать всю боль такого участия.
Дорогие, стороннего медиума у меня нет, поэтому выкладываю прямо здесь. Получил в дар видеозапись спектакля «Шинель. Балет» М. Диденко, который ещё в 2013 показали на площадке «Скороход» (энджой!): https://goo.gl/Ho2KtM
Dropbox
Dropbox - Link not found
Dropbox is a free service that lets you bring your photos, docs, and videos anywhere and share them easily. Never email yourself a file again!
Ещё в начале февраля смотрел «По ту сторону занавеса» Андрия Жолдака в Александринке, а на этих выходных дошёл и до его «Zholdak Dreams: Похитители чувств» на Второй сцене БДТ. Расскажу коротко о двух спектаклях сразу, буквально лучших из того, что в Петербурге сейчас смотреть можно.
В «ZD» меня просто поражает, как в собранной по сути из полнейшего хлама работе он умело конструирует выразительный спектакль. Здесь в принципе есть всё, что в своём удельном весе и при должной стандартизации работает чудовищно: включённое донельзя в роли существование актёров, предметный натурализм с большой комнатой и обилием декораций, плохого качества грим и костюмы, вроде бы даже и энергетический надрыв, но всё в такой нужной степени обыграно, сформулировано и собрано, просто фантастически, не иначе. Это какой-то непонятный мне баланс между всеми производными, отчего создаётся мощнейшее по силе включение.
И в этом смысле «ПТСЗ» оказывается гораздо более прямым и уловимым спектаклем. Во-первых, он сильнее втянут в первоначальный текст, который лишь несколько раз прерывается или импровизационным на вид монологом в зал, или выводящими за повествовательный фрейм эпизодами прямо о будущности. Во-вторых, тут режиссёр ясно каким образом манипулирует эмоциональным включением, постоянно перемещаясь с неприятных и болезненных семейных драм к ярко чувственным отношениям сестёр, но всё в такой же деструктивной на ясность форме. Меня такой непоследовательный переход просто держал в имманентном и восторженном напряжении. Отдельно надо сказать, что спокойная и размеренная видеопроекция на пустой и тёмный зал театра – это какое-то величайшее зрелище.
«ZD», напротив, работает на предельной свободе, как интерпретаций, так и собственного погружения в действие. И в этой постоянной смене худ. регистров между персонажами, эпизодами, текстом и действиями, вполне очевидно провисание, замедление взятого темпа подачи и энергии. Можно просто солидаризироваться с каждым отдельным эпизодом, будь то совершенно великие пятнадцать минут, когда режиссёр на видео говорит о спектакле на украинском, и следующее за этим космическое повествование об обратной стороне Луны – всё сосредоточенное на периферии непонимания и интереса. Также, например, упоминания Могучего и Кастеллуччи, массовой культуры и кино – тоже отличнейшие. И тут же соседствующие с ними эпизоды, тонущие в ненужном повествовании, никак не разбавленные ни мощной энергетикой, ни локальными шутками, вообще ничем кроме вполне топорного текста.
И для меня реально загадка, как мужчина в костюме из «Матрицы» с криво приклеенным гримом, или женщина в голубом с блёстками платье в пол могут настолько выразительно сочетаться.
В «ZD» меня просто поражает, как в собранной по сути из полнейшего хлама работе он умело конструирует выразительный спектакль. Здесь в принципе есть всё, что в своём удельном весе и при должной стандартизации работает чудовищно: включённое донельзя в роли существование актёров, предметный натурализм с большой комнатой и обилием декораций, плохого качества грим и костюмы, вроде бы даже и энергетический надрыв, но всё в такой нужной степени обыграно, сформулировано и собрано, просто фантастически, не иначе. Это какой-то непонятный мне баланс между всеми производными, отчего создаётся мощнейшее по силе включение.
И в этом смысле «ПТСЗ» оказывается гораздо более прямым и уловимым спектаклем. Во-первых, он сильнее втянут в первоначальный текст, который лишь несколько раз прерывается или импровизационным на вид монологом в зал, или выводящими за повествовательный фрейм эпизодами прямо о будущности. Во-вторых, тут режиссёр ясно каким образом манипулирует эмоциональным включением, постоянно перемещаясь с неприятных и болезненных семейных драм к ярко чувственным отношениям сестёр, но всё в такой же деструктивной на ясность форме. Меня такой непоследовательный переход просто держал в имманентном и восторженном напряжении. Отдельно надо сказать, что спокойная и размеренная видеопроекция на пустой и тёмный зал театра – это какое-то величайшее зрелище.
«ZD», напротив, работает на предельной свободе, как интерпретаций, так и собственного погружения в действие. И в этой постоянной смене худ. регистров между персонажами, эпизодами, текстом и действиями, вполне очевидно провисание, замедление взятого темпа подачи и энергии. Можно просто солидаризироваться с каждым отдельным эпизодом, будь то совершенно великие пятнадцать минут, когда режиссёр на видео говорит о спектакле на украинском, и следующее за этим космическое повествование об обратной стороне Луны – всё сосредоточенное на периферии непонимания и интереса. Также, например, упоминания Могучего и Кастеллуччи, массовой культуры и кино – тоже отличнейшие. И тут же соседствующие с ними эпизоды, тонущие в ненужном повествовании, никак не разбавленные ни мощной энергетикой, ни локальными шутками, вообще ничем кроме вполне топорного текста.
И для меня реально загадка, как мужчина в костюме из «Матрицы» с криво приклеенным гримом, или женщина в голубом с блёстками платье в пол могут настолько выразительно сочетаться.
Прикрепляю и без того доступную книгу Дины Годер о визуальном театре «Художники, визионеры, циркачи».
Единственная претензия здесь, помимо самого письма (страничные описания спектаклей, местами восторженные метафоры про художественное), в отсутствии внятной методологии.
Ощущение, что эти самые метафоры её и заменяют, то есть в разговоре про театр художника нужно применять лексику про кисти и перспективу, вот и всё.
Единственная претензия здесь, помимо самого письма (страничные описания спектаклей, местами восторженные метафоры про художественное), в отсутствии внятной методологии.
Ощущение, что эти самые метафоры её и заменяют, то есть в разговоре про театр художника нужно применять лексику про кисти и перспективу, вот и всё.
Дорогие, уже сегодня в Петербурге начинается «Dance Open», мощный и коммерчески объёмный балетный фестиваль, откуда лично буду вести прямую трансляцию чуть больше двух недель.
http://apollonia.today/live/dance-open/
http://apollonia.today/live/dance-open/
пиши перформенс pinned «Дорогие, уже сегодня в Петербурге начинается «Dance Open», мощный и коммерчески объёмный балетный фестиваль, откуда лично буду вести прямую трансляцию чуть больше двух недель. http://apollonia.today/live/dance-open/»
Марина Дмитревская была полоской засохшего клея на спектакле Всеволода Лисовского «Я свободен. Частично»
Между тем, я тоже ходил на премьерный показ спектакля Лисовского. Здесь, в отличие от тех же «Неявных воздействий», гораздо меньше политической нагрузки, но больше зрительской свободы и собственной отдачи каждого. В чём-то и оно политично, но лишь в дополнение ко всему остальному.
Спектакль по эстетике в целом остаётся в духе «театра post». Уже привычный минимализм в речи и движениях, осознанная инертность и общее действие в зрительском сознании, с которыми Лисовский работает более ангажировано, чем тот же Волкострелов. У него в любом случае приходится быть внутри процесса (от тебя ожидают реплики), тогда как спектакли Волкострелова существуют параллельно твоему пребыванию.
От этого невозможно испытать привычную скуку, с ней работа в принципе не идёт. Фокус с её активности переходит на создание роли, наблюдение за исполнительскими стратегиями каждого. Это, в сущности, про поиск коммуникации, где я, например, «брелок в виде котика из розового синтетического меха, который лежит в сумке».
Разговорного времени, выбор которого основан на случайных действиях, мне и не досталось. Одни говорящие здесь явно проецировали на героя свои переживания и биографию, другие пытались сделать эффектно, а последние от собственной аморфности выдавали старческий бред. Такой вот явный микромир, для которого коммуникация – самый оптимальный инструмент.
Спектакль по эстетике в целом остаётся в духе «театра post». Уже привычный минимализм в речи и движениях, осознанная инертность и общее действие в зрительском сознании, с которыми Лисовский работает более ангажировано, чем тот же Волкострелов. У него в любом случае приходится быть внутри процесса (от тебя ожидают реплики), тогда как спектакли Волкострелова существуют параллельно твоему пребыванию.
От этого невозможно испытать привычную скуку, с ней работа в принципе не идёт. Фокус с её активности переходит на создание роли, наблюдение за исполнительскими стратегиями каждого. Это, в сущности, про поиск коммуникации, где я, например, «брелок в виде котика из розового синтетического меха, который лежит в сумке».
Разговорного времени, выбор которого основан на случайных действиях, мне и не досталось. Одни говорящие здесь явно проецировали на героя свои переживания и биографию, другие пытались сделать эффектно, а последние от собственной аморфности выдавали старческий бред. Такой вот явный микромир, для которого коммуникация – самый оптимальный инструмент.
Самое страшное для потенциального любителя спектаклей Максима Диденко – это объемное количество его просмотренных работ. Недавно в Москве ходил на «Я здесь» по текстам Рубинштейна, привезенного из Новосибирска.
Здесь он в очередной раз работает с телесным пропуском сквозь исполнителей травмирующей русскости и советской боли, как оно было и в «Конармии», и в «Молодой гвардии», да и вообще много где. Честно говоря, от такой скучной и однообразной серьёзности, лишенной его привычной художнической красочности, все более утомительно от переходов из спектакля в спектакль.
Мне кажется, понимание телесности в пластическом исполнении у Диденко уже исчерпывает себя, в особенности при такой производственной интенсивности, потому и копируются структуры, элементы, да и общие схемы спектаклей. То есть, конечно, переходят реально хорошие приёмы, которые по-прежнему лучше половины русского театра, но смотреть из раза в раз одно и то же становится все более травмирующим опытом.
Возвращаясь к «Я здесь», совершенно непонятно, зачем здесь нужен Рубинштейн. На уровне спектакля он оказывается полностью автономен от остального, существующим в отрыве от спектакля. Даже проговариваемое актёрами не становится внятным и глубоким референтом к тексту, коммуникации нет в принципе.
В отличие от большинства его спектаклей, музыку к которым писал И. Кушнир, здесь над ней работал Александр Карпов, сочинивший вообще коробящую вульгарность. В первом акте, например, есть эпизод, где под такой электронный рейв, построенный на массовых отсылках, начинается почти самый активный хореографический эпизод.
Я сразу вспомнил «Чапаева и Пустоту», первый акт которого в принципе выстраивается как рок-концерт, хотя и с большей органичностью и сочетаемостью с визуальным и вербальным. По сути та же самая массовость и общедоступность, но куда менее вульгарные.
Мне «Чапаев и Пустота» в принципе кажется куда более важным спектаклем, хотя бы потому, что в нем Диденко говорит о той же боли не прямо и серьезно, а сквозь постмодернизм текста Виктора Пелевина и колоритные, стильные визуальные образы. В таких проектах он как режиссёр гораздо интереснее работает, не ограничиваясь телом.
Здесь он в очередной раз работает с телесным пропуском сквозь исполнителей травмирующей русскости и советской боли, как оно было и в «Конармии», и в «Молодой гвардии», да и вообще много где. Честно говоря, от такой скучной и однообразной серьёзности, лишенной его привычной художнической красочности, все более утомительно от переходов из спектакля в спектакль.
Мне кажется, понимание телесности в пластическом исполнении у Диденко уже исчерпывает себя, в особенности при такой производственной интенсивности, потому и копируются структуры, элементы, да и общие схемы спектаклей. То есть, конечно, переходят реально хорошие приёмы, которые по-прежнему лучше половины русского театра, но смотреть из раза в раз одно и то же становится все более травмирующим опытом.
Возвращаясь к «Я здесь», совершенно непонятно, зачем здесь нужен Рубинштейн. На уровне спектакля он оказывается полностью автономен от остального, существующим в отрыве от спектакля. Даже проговариваемое актёрами не становится внятным и глубоким референтом к тексту, коммуникации нет в принципе.
В отличие от большинства его спектаклей, музыку к которым писал И. Кушнир, здесь над ней работал Александр Карпов, сочинивший вообще коробящую вульгарность. В первом акте, например, есть эпизод, где под такой электронный рейв, построенный на массовых отсылках, начинается почти самый активный хореографический эпизод.
Я сразу вспомнил «Чапаева и Пустоту», первый акт которого в принципе выстраивается как рок-концерт, хотя и с большей органичностью и сочетаемостью с визуальным и вербальным. По сути та же самая массовость и общедоступность, но куда менее вульгарные.
Мне «Чапаев и Пустота» в принципе кажется куда более важным спектаклем, хотя бы потому, что в нем Диденко говорит о той же боли не прямо и серьезно, а сквозь постмодернизм текста Виктора Пелевина и колоритные, стильные визуальные образы. В таких проектах он как режиссёр гораздо интереснее работает, не ограничиваясь телом.