еще год назад писал, что люблю этот цикл, но кто мешает сказать это снова

Обретение места

Год назад мы рассказывали о цикле статей арт-критика Анны Толстовой про художников и художниц, которые обращаются к темам советского прошлого и российской действительности в своих произведениях.

За год цикл пополнился новыми материалами, и мы решили поделиться некоторыми из них:

● «Похвала тупости»
Владимир Козин: скульптура с легким характером

● «Шпильки как котурны»
«Нежные бабы»: от лирики к эпосу акционизма

● «Слово, которое гуляет не само по себе»
Кирилл Кто: языки улицы

● «Феминизм нежного рода»
Татьяна Антошина: перформативная керамика

● «Политический пейзаж»
Павел Отдельнов: живопись в расширенном поле

● «Актуальная архаика»
Маяна Насыбуллова: слепки с реальности

→ Другие тексты ищите здесь!

в «Коммерсанте» вышла статья Игоря Гулина о первом полном издании книги Льва Лосева «Эзопов язык в русской литературе» в «НЛО»

и тк я часто встречаю отсылки к тому, что российская культура сейчас работает по аналогичной системе умолчаний и «возвращается к эзопову языку», делюсь статьей здесь!

особо интересны мне были две мысли: 1) двойное дно в тексте или подмигивание понимающей тебя аудитории работают потому, что не сообщают новой информации, а обращаются к известным фактам, иначе намеки не были бы считаны. но когда правда не может звучать в публичном поле как она есть, эзопов язык начинает работать, к нему подключаются; 2) но несмотря на внешнюю фронду, подмигивания своим выгодны и власти, потому что так канализируется недовольство, оно становится контролируемым

наверное, в текущих условиях солидаризация путем полунамеков не будет лишний, конечно, но все же полезно понимать разные стороны такой публичной работы

текст всем советую!!!

При всем разнообразии эзоповых приемов они работают по одной модели. Лосев описывает ее при помощи двух понятий — «экран» и «маркер». Экран — внешне невинное содержание текста, которое делает его публикацию допустимой с точки зрения редакторов и цензоров. Маркер — указание на то, что у произведения есть двойное дно,— тот или иной прием, сбой, намек, который цензор, при удачном стечении обстоятельств, пропускает как не имеющий значения, а культурный читатель верно прочитывает. Здесь есть важный момент: чтобы быть эффективным, эзоповский текст должен не сообщать ничего нового; намек может быть только на уже известный публике факт: Сталин — кровавый тиран; в Советском Союзе нет свободы слова и так далее. Таким образом, функция эзоповых приемов — не столько буквально критика строя, столько укрепление у «своих» читателей ощущения общности, игра в кошки-мышки с ненавистной властью.

Парадокс в том — и об этом Лосев пишет лишь мельком,— что власть вообще-то отлично осведомлена о правилах этой игры. Отдельный культурный чиновник может быть тем дубоголовым простаком, которого автор успешно обводит вокруг пальца, но система в целом от существования эзопова языка только выигрывает. Он позволяет канализировать умеренное недовольство; им можно управлять, слегка меняя негласные правила игры — меру допустимого и недопустимого; пропуская те или иные вещи в печать, можно подавать публике тихие сигналы, избегая открытых высказываний, а иногда и использовать культуру для аппаратной борьбы. В общем, интеллигенция и власть тут — полноценные партнеры. Не случайно расцветом эзопова языка были послесталинские десятилетия, когда вместо открытого подавления советское государство предпочитало относительно мирное сосуществование, те или иные формы сделок с деятелями культуры, в том числе и со свободомыслящими ее представителями. Репрессии в эти десятилетия были эксцессом, крайней мерой.

https://www.kommersant.ru/doc/6693604

АЛМАТЫ, 5 июня в 19:00 делаю лекцию про реэнактмент и работу с историей через перформативные практики, а после пробую с участниками встречи восстановить пару перфов прошлого на практике

Ивент закрытый, но я могу вписать пару человек, так что если кто хочет присоединиться, напишите в личку!

@vnchkaa

а остальным вот почитать))

Против цифры

На канале программы Garage Digital Музея «Гараж» @againstthedigital выходят материалы о цифровом искусстве, теории и философии технологий.

Мы следим за материалами канала, поэтому решили поделиться любимыми из них:

● Поэзия кода
О переосмыслении языков программирования в художественной практике; о коде как перформативном высказывании и партитуре.

● Сопротивление алгоритмам
Как проявить свою агентность, находясь в заведомо несправедливых цифровых структурах — конспект книги издательства MIT Press.

● Манифест скрейпизма
Методы и примеры того, как сбор данных из инструмента слежки и контроля становится основой для активизма.

● Приложения для брейк-апа
Зачем нужны цифровые сервисы для расставания, чем западные приложения отличаются от китайских, почему мы так мало о них знаем и что этот феномен говорит о состоянии технологий.

● Цифровая социальность
Создание связей и коллективное производство знания — на примере плагина для браузера с заметками и аннотациями.

● Расследовательское искусство
Чем художники отличаются от журналистов? И что происходит, когда искусство заходит на территорию расследований?

● Видеоигры от заключенных
История геймдизайнера, который преподает в тюрьме, и цели творчества в местах заключения.

@contemporaryartbbe

рассказал тут немного, как прошло!

живут же люди блин!!

почитайте текст Анны Толстовой о том, как на Wiener Festwochen прошли «Венские процессы» Мило Рау))

Гражданские свободы и право государство на насилие, опасность правого популизма и право всех слоев общества на политическое представительство, террористическая угроза и право на гражданское неповиновение, непримиримость радикализма и свобода слова — абстрактные идеи персонифицируются конкретными людьми, подобранными так, чтобы все время разрушать социальные и политические стереотипы. В роли адвокатов FPO выступают их единомышленники из Германии, в прошлом — видные функционеры «Альтернативы для Германии» (Alternative fur Deutschland, AfD), Фрауке Петри и Маркус Претцелль: вместо дремучих питекантропов, какими обычно изображаются члены AfD в леволиберальных медиа, на судебной сцене — остроумные образованные моложавые люди. Просто они против мигрантов.

Вызывается свидетельница со стороны обвинения: очаровательная молодая женщина, работающая одинокая мать, настоящая венка («Смотрите, она говорит по-австрийски лучше, чем наши немецкие защитники»,— шутит обвинитель Нолль), но у нее нет австрийского гражданства, потому что она чеченская беженка, с 2003 года живущая в Австрии, и зарплата ее невысока. «Я выросла в Австрии, это моя родина, я устала объяснять, что не бывает "типичных чеченцев"»,— обращается апатридка к публике, ожидавшей увидеть девушку в платке и поясе шахида. Вызывается свидетельница со стороны защиты: это Моника Доннер, «звезда правоэкстремистской сцены», писательница, юристка, в прошлом — офицер бронетанковых войск и сотрудница Министерства обороны, а также — трансгендерная женщина и правозащитница. Именно она добилась изменений в австрийском законодательстве, так что теперь сменить пол и имя в документах можно без медицинской операции. «Ну и где же были ваши левые партии, все эти социалисты и демократы, когда я боролась за права трансгендерных людей?» — насмешливо спрашивает госпожа Доннер обвинителей и публику, привыкшую думать, что левые — исключительно за свободы, а правые — за традиционные ценности. И кокетливо поправляет волосы, падающие на бронетанковые бицепсы.

https://www.kommersant.ru/doc/6774876

классный текст со множеством интересных наблюдений внутри

Мерцающий идеал, волновавший художников, и меркнущая идеология, заботившая чиновников,— зеркала друг друга, два полюса, создающие напряжение позднесоветского кино. И один, пожалуй, не может существовать без другого. Советские режиссеры были зависимы от системы экономически, но они были зависимы от нее и эстетически, и, скажем так, экзистенциально. Не случайно так немногим из них удалось снять что-то достойное после 1985-го и тем более после 1991 года. Используя современный сленг, можно сказать, что с государством и его цензурным аппаратом они пребывали в созависимых отношениях. Их таланты расцвели на, казалось бы, неблагодатной почве застоя и, как это бывает, оказались не приспособлены к жизни в других условиях.

https://www.kommersant.ru/doc/6774238

Спектакль «Каникулы в Петербурге»

Когда мне было лет 20, у меня была такая практика в жизни: если я уставал или слишком погружался в рутину, а возможности уехать куда-то не было, я снимал на выходные номер в хостеле «Друзья» (всегда в «Друзьях», но в разных филиалах — был во всех, но особенно любил тот, что на углу Невского и Владимирского проспектов) и не столько разыгрывал специально, сколько просто отдавался перформансу жизни, рожденному нахождением в хостеле с гостями города — представлял себя туристом в родном Петербурге. Это всегда имело поразительный эффект: и город смотрелся иначе, и я перезапускался, словно был в путешествии. Те, кто хоть раз показывали родной город приезжим, поймут это чувство.

Еще тогда я подумал, что надо как-нибудь сделать трехдневный спектакль на основе этого жеста — «Каникулы в Петербурге». Собрать группу зрителей, заселиться в хостел и пройти путь самого стереотипного туристического маршрута. Групповая экскурсия в Эрмитаж, пышки на Малой Конюшенной, нелегальный поход на крышу, чтобы посмотреть закат, немного свободного времени и обязательный поход на балет. Зимой на «Щелкунчика», а летом на «Лебединое озеро», причем не самого лучшего качества; такой прямо туристический интертейнмент, куда группами свозят людей.

У спектакля должна была быть драматургия. Как внешняя, состоящая из событийных реди-мейдов, помещенных в рамку спектакля, так и внутренняя: кто мы — участники и ведущие группы? и откуда мы, раз мы туристы в этом городе? Мне хотелось выстроить мерцающую рамку между подготовленным и случайным. Экскурсию в Эрмитаже вела бы реальная экскурсоводка, не знающая о том, кто мы и почему мы здесь. В таких случаях можно было бы наблюдать за самой реальностью, будучи к ней на дистанции. Но были бы и активности, созданные исключительно силами ведущих: они возвращали бы нас к тому, что мы на спектакле, усиливали бы эту ветку восприятия ситуации.

Я представлял, что «Каникулы в Петербурге» подходят вообще всем — как коренным петербуржцам, так и приехавшим специально на этот спектакль. У них просто будет разный опыт. Я представлял, что после Петербурга «Каникулы в …» стали бы хорошей франшизой, ведь в каждом городе есть своя драматургия туризма.

Вчера вечером плавал в бассейне, вспомнил про эту идею и решил рассказать о ней тут. Было бы круто все-таки сделать ее, теперь это даже актуальнее, чем в 2018. К сознательной романтизации Петербурга внутри спектакля, я уверен, добавится ужас от пребывания в нем в 2024 году.

Ну и напоследок: в августе 2023 я приезжал в Петербург впервые за полтора года с отъезда из него. Тогда я остановился именно в «Друзьях».

Еду к Бишкек, чтобы 27 июля в «Театре 705» показать записи спектаклей Хайнера Геббельса «Когда гора сменила свой наряд» и Бориса Никитина «Магда Тоффлер или эссе о молчании».

Перед показами прочитаю небольшие вводные лекции о каждом режиссере, а после показов мы обсудим увиденное!

Если вы там и хотите прийти, напишите мне в личку: @vnchkaa

А если вы не там, подождите немного — я планирую вернуть онлайн-фестиваль «Политика культуры», для которого и взял записи у Хайнера и Бориса!

Перфолекция «Без конца о высоком»

Давно мечтаю о том, чтобы подвернулась ситуация (например, уместная фестивальная рамка), где можно было бы сделать лекцию на 7-12 часов. Естественно, о перформансе и театре, но без заготовленного материала такого хронометража. Хочу, чтобы повествование разворачивалось как процессуальное знание — я блуждал бы от одного тематического очага к другому, терял мысль и находил новую, цеплялся за какие-то ситуативные всполохи самого времени и пространства. Естественно, с некоторым количеством опорных точек внутри, в первую очередь связанных с комментированием самой лекции — ее процессуальности, разряженности времени внутри, других вещах. Хочу, чтобы на равных с лекторским повествованием появлялись аудио, видео и даже чужие лекции.

Но если в конвенциональных лекциях, которые я тоже люблю читать, художественные проекты или цитаты из текстов появляются как примеры, то есть подтверждение экспертного нарратива, или как точка отсчета, которую комментирует автор, то в «Без конца о высоком» я хочу освободиться от иерархии материалов. Хочу найти такое состояние информации, которое позволит встречать вещи как самостоятельные и автономные, освобожденные от меня как носителя знания. Я вообще много чего хочу.