Переезд, измена отца, мертвый попугайчик: реальная история из жизни одной семьи

Мне было 16 лет. Счастливая юность, начало жизни. Мы с мамой наконец-то переехали из Ташкента в Москву. Я говорю наконец-то не потому, что мечтала жить в столице нашей родины, а потому что там уже давно жил папа и мои старшие братья.

Обычная, в общем-то история: перестройка, нищета, в попытках побороть которую папа и уехал «на заработки». Сначала перевез старшего брата, потом среднего. Я осталась с мамой. Закончила школу. И вот тут наступил счастливый момент долгожданного объединения семьи.

Ведь он должен был быть счастливым, правда? Но нет. Я не очень понимала, почему, но взрослые явно не были счастливы. Мы поселились в общежитии, что уже само по себе шокировало. Крохотная комнатенка, общая кухня, шум — все это после нашей светлой и большой ташкентской квартиры казалось диким и непонятным. Родители мало разговаривали, мама нервничала, папа был все время занят. А я оказалась предоставлена сама себе.

Средний брат познакомил меня со своими друзьями. И в первый свой год в Москве я занималась тем, что шаталась с компанией малознакомых парней по крышам и лестничным площадкам, курила и пила дешевое вино. А потом возвращалась домой и ругалась с мамой или слушала, как ругаются родители.

Но мне было шестнадцать. И жизнь не казалась мне такой уж мрачной. Я мечтала, влюблялась, планировала будущее и в целом считала, что жизнь не так уж и плоха.

Один из друзей брата, симпатичный паренек по имени Миша, подарил мне попугайчика. Маленького, зеленого и очень общительного. Я назвала его Фикусом и очень любила гладить его переливающиеся перышки, разговаривать с ним (Кеша отвечал) и думать о том, как скоро мы с ним переедем в светлую и красивую квартиру. Мама будет печь там свои умопомрачительные пироги, как в детстве. Папа будет проводить вечера с нами, за ужином мы все будем шутить и болтать, а я стану ездить на лекции в МГУ. Нормальная семья. На душе становилось тепло…

Как-то вечером, устав болтаться без дела с ребятами, я решила вернуться домой пораньше и почитать. Мне как раз недавно одолжили книгу Пауло Коэлье, и мне не терпелось к ней приступить. В комнате царила тишина.

Кеша, который обычно всегда о чем-нибудь чирикал на своем попугайском, тоже молчал. Я подошла к клетке и онемела. Кеша не просто молчал, он лежал на спинке со скрюченными лапками. Слезы хлынули у меня из глаз. Брат, который вернулся со мной, побелел и не знал, что сказать. Я бросилась на кухню искать маму.

— Мама, мама, попугайчик умер! — закричала я.

Мама и правда была на кухне. Но вместо того, чтобы кинуться ко мне, сочувственно причитая, как она делала в такие моменты, мама посмотрела на меня каким-то странным, пустым взглядом:

— Попугайчик? Да что мне попугайчик, ваш папа меня бросил. — тихо и как-то глухо, словно бумага шелестела, сказала она.

Я остановилась. Я просто не могла шевелиться или говорить, потому что внутри меня в этот момент случился взрыв. Или торнадо, или цунами. А может все вместе сразу. Вся моя жизнь разбилась вдребезги, все, что я когда-либо чувствовала и любила, о чем мечтала, все это смешалось и превратилось в отвратительную кучу обломков и ошметков.

Дальнейшее я помню смутно. Помню папу, который стоя на коленях, каялся и просил у мамы прощения. Помню, как что-то говорил про одиночество и объяснял, что у него уже много лет другая любимая женщина. Помню книгу Коэльо, которую я так и не прочитала.

С тех пор прошло много лет. В моей жизни было много хорошего и много плохого. Но тот вечер остался в памяти навсегда.

Мертвый попугайчик. Папа перед мамой на коленях. Ненужная книга. И камень где-то в груди, который никак не дает нормально дышать.

Почему они не подумали обо мне и о моих чувствах? Зачем нужна была такая драма? Почему попугайчик умер именно в этот день? За годы я нашла ответы на все вопросы, которые задавала себе тогда. Всех простила и поняла. Но иногда я думаю, как могла бы сложиться моя жизнь, если бы не было того вечера.

Автор: Анастасия Петрова

«Что вы за мать? Видно, что вам все равно»: я, глазами педиатра, психолога и классного руководителя

Всем известно, что главные специалисты по воспитанию детей — это люди, у которых детей пока нет. Они являются носителями особой мудрости, которая, к сожалению, безвозвратно теряется, когда человек становится родителем.

Как только малыш появляется на свет, случается магия: мы, которые совсем недавно критиковали других и точно знали, что нужно делать с детьми, превращаемся в растерянных, сомневающихся и — о ужас — постоянно совершающих ошибки мам и пап. И теперь уже в нашу сторону летят осуждающие взгляды и комментарии.

Наши дети болеют, капризничают, не слушаются, не хотят развиваться по плану. Вдруг оказываются не особо талантливыми, полноватыми, стеснительными (совсем как мы, надо же). И вот корона лучшего потенциального родителя в мире, которую мы носили с молодости, постепенно блекнет и исчезает.

Я — не исключение. Моя дочь родилась недоношенной, и уже едва родившись, поставила под сомнение мои материнские способности. Она отказывалась брать грудь, довольно поздно начала ходить, а когда заговорила, мне пришлось обратиться к логопеду. Постоянные занятия, массажи, упражнения. И при всем при этом, к моменту поступления в школу у нас было много нерешенных проблем.

А затем случился переезд в другую страну. Чужой дом, абсолютно новая обстановка и главное — незнакомый язык (даже два).

Я даже не представляю, как трудно ей было. И очень горжусь тем, что день за днем моя дочь преодолевала трудности, узнавала чуть больше, становилась чуть свободнее. Но это то, что вижу я: проблемы, усилия борьбу. Другие видят это иначе. Они видят мать, которая недостаточно старается.

Мы прошли через многое — сменили три школы (в первой мне посоветовали забрать документы, потому что дочь не тянула высокие стандарты, во второй она пережила жестокую травлю). И вот в третьей школе мы обе наконец выдохнули, наступил психологический комфорт. Дочка нашла друзей, стала с радостью ходить в школу, втянулась в учебу.

Но не успела я расслабиться, как грянул гром: в конце года меня вызвали в школу и сказали, что дочь не справляется даже с адаптированной программой. И попросили обратиться к специалистам. Уточню: к местным специалистам мы обращались и ранее, я платила большие деньги за то, что психологи и педагоги дополнительно с ней занимались. Сейчас же речь шла о бесплатной помощи, которую оказывают детям с диагностированными расстройствами обучения типа дислексии.

— Ну что же, подумала я. Прислушаюсь. — помощь — это всегда хорошо.

Оказалось, чтобы получить эту помощь, необходимо пройти испытания, совсем как в народных сказках — стопать железные башмаки и съесть железные хлеба.

Первым таким «хлебом» стала педиатр. Уже с порога я поняла, что нам тут не рады. И что меня осуждают. Осмотрев дочку, педиатр увидела пару синяков. Родители активных, но не очень ловких десятилеток, скажите мне, бывают ли дети без синяков? Лично я таких не знаю. Но судя по всему, на прием к этому врачу приходили только такие - без царапин, синяков и травм.

— Очень странные синяки, — сказала она, явно не поверив, что дочь просто падает или ударяется, когда играет.

Затем был еще ряд претензий: прививки записаны неправильно (записывали их ее коллеги, но кого это интересует?), дикция нечеткая (дочь не просто занимается с логопедом, но уже два года носит аппараты, которые стоят огромных денег).

А главное, вопросы, ехидное: «Дочь вас вообще видит по вечерам?»

Я воспитываю дочь одна, пару лет назад муж подумал и решил, что семья не для него. Поэтому практически вся моя жизнь сейчас посвящена ей — я вожу ее в школу и на кружки (театр, чтобы улучшать дикцию и повышать уверенность в себе, гимнастика для развития координации). Забираю на обед из школы, чтобы побольше побыть вместе (а еще во время обеда мы часто дополнительно занимаемся математикой и английским). Я не прошу повесить мне на шею медаль, но я совершенно точно не мать-кукушка. И мне ужасно больно, когда со мной так разговаривают.

Не выдержав, я разрыдалась прямо в кабинете... Продолжение

«Любить истязателя — это все равно, что продолжать быть его жертвой. А я больше не жертва»

Письмо читательницы про сложные отношения с отцом.

Я всегда мечтала, чтобы отца у меня не было. Даже сейчас пишу и чувствую флер легкого желания пройти свое детство без него.

С отцом у меня ассоциации только побоев и унижения. Тут следует отметить, что по всем меркам советского и постсоветского пространства мы были успешной семьей. У папы бизнес, мама — домохозяйка и счастливая мать двух ангелочков (у меня есть родной брат), раз в год на курорты, смена машин и прочие внешние атрибуты успешности. При этом внутри семьи была тирания.

Родители всегда запрещали «выносить сор из избы». А выносить было что. Мама всегда отчитывала меня, когда узнавала, что я пожаловалась подругам на очередную порцию тумаков от отца или брата. При этом тумаки я могла получить просто так. Шла ссутулившись — тумак, принесла тройку — тумак, не хочу доедать — тумак, вовремя не села за урок — бубумс по голове. Наказания были хаотичны: я не знала, прилетит ли мне и если да, то за что. Бывали недели затишья, а бывали недели постоянного унижения.

Помню, мы ехали по трассе. Мне было лет шесть, и я сильно хотела писать. Папа меня колошматил за то, что я ною и мешаю ему рулить. Я немного описалась. Мама прятала мои трусы и штаны, чтобы папа не увидел.

Постродовая депрессия у меня случилась именно из-за детских флэшбеков. Я рьяно не хотела передавать свой опыт дочке, а по-другому не знала, как поступать. Первые полтора года материнства психика была в упадке. Мне понадобилось три года терапии, чтобы понять, что моей вины в родительской жестокости не было.

Когда я это наконец-то осознала, то смогла рассказать о пережитом насилии подругам, с которыми дружим давно, они хорошо знакомы с моими родителями. Они сначала в это не поверили. У них в голове не помещалось, что при внешней идеальности за закрытыми дверьми было так, как было. Я же все это время страдала из-за того, что «надо любить и принимать своего отца и родителей такими, какие они есть».

Следующие три года своей терапии я посвятила тому, чтобы принять и полюбить своего отца. Ну, вот такой он кривой и косой, что поделать. Тем не менее это мой отец и надо его любить.

Точку в моих переживаниях поставил сам папа, когда ударил моего младшего сына полотенцем за то, что тот ныл. Хотя я была в одном помещении с ними и шла аккурат к сыну успокоить его. Сыну два года было на тот момент, и с папой он редко виделся.

Потом муж разговаривал с родителями, объясняя, кто несет ответственность за детей. Папа остался при своем мнении: детей «надо ставить на место» любыми способами. Я же поняла, что не обязана любить и прощать человека только потому, что он является отцом и его данные стоят в графе «папа».

Благодаря терапии последних лет появилась благодарность за некоторые плюшки детства и благодарность себе, что из-за насилия развилось огромное чувство эмпатии, которое я превратила в свою профессию.

Любить истязателя — это все равно, что продолжать быть его жертвой. А я больше не жертва и не ребенок.