Начинается всё пятнадцатиминутным прологом без музыки: Кастеллуччи выстроил двусекционный павильон: школьный кабинет (причём какой-то очень специальный, высоченный и окна на уровне трех-четырёх метров, больше закрытый интернат, чем школа) где-то послевоенного периода и узкий коридор через стенку слева. Занавес поднимается вертикально, сидит полностью девочковый класс, учительница что-то рассказывает. Причём тут школа? — они учат историю или скорее миф Жанны д’Арк. Минуты через две звонок, все уходят радостно. В пустой класс входит уборщик, как-то слишком прозрачно похожий на Гитлера; не до миметического сходства, но почти. Он начинает убирать стулья и столы и постепенно разъяряется: выкидывает мебель в коридор, срывает доску, карты, сбрасывает со стеллажа предметы, начинает слышать голоса. Через 15 минут после начала вступает музыка, хор и солисты расположены справа и слева на бельэтаже.
Я уже писал, что на прессухе Кастеллуччи сказал, что в этом спектакле он проделывает работу по демифологизации персонажа Жанны д’Арк, по очищению её от всех исторических штампов. То, что Жанна появляется на сцене впервые в виде мужчины-уборщика, это как бы прямая метафора к вычищению клише. Это очень укладывается в генеральный принцип работы Кастеллуччи в театре — избегать стереотипов при работе с историей — вообще и историей культуры — и ставить то, чего ещё никто не видел. То есть, совсем грубо, если бы Кастеллуччи ставил Кармен, там не было бы цыганки в чёрно-красном, ну очевидно.
И эта его работа абсолютно успешная, как показала премьера этого спектакля в Лионской опере в прошлом году. На ней в начале февраля примерно полсотни ультраправых с дымовухами и транспарантом «Tribute to Jeanne» протестовали около здания театра против «атаки Кастеллуччи на образ исторического персонажа» — оказывается, праворадикалы присвоили себе фигуры Жанны д’Арк и теперь, значит, борются за историческую справедливость. Их, конечно, повязала CRS.
Спектакль развивается как опыт безумия и телесной трансгрессии: Жанна из уборщика превращается в городскую сумасшедшую, обмотанную полотенцами и с зеленым венком на голове, потом красит себе правую ногу до икры в зелёный — проклятый — цвет, потом, следуя обвиняющим голосам за стеной, превращается в ведьму и гарцует по сцене на венике, а потом раздевается, разрывает линолеум, разбирает плитку и деревянный пол и начинает рыть себе могилу, откуда вытаскивает алюминиевый меч, на котором чуть позже поджаривает флаг Франции.
Кастеллуччи в целом против однозначной интерпретации всего произведения или отдельных сцен, поэтому все те tableau vivant, через которые он этот спект решает, — это скорее триггеры впечатления, чем метафоры. Опять же — для него очень важен опыт живого перформативного тела на сцене, поэтому это всё про художничество, а не про концептуализм. Он в этом спекте делает несколько очень мощных разломов: делит пространство на две части, одна из которых остаётся статичной: школьный коридор слева, а другая становится объектом постоянной трансформации, в конце концов превращаясь в какое-то вневременное мифическое пространство, в абсолютном контрапункте с которым существует вот это реальное живое тело обнажённой Жанны, которая обмазывается сухой белой краской, потом вываливается в настоящей коричневой земле. Потом — решение спрятать хор и солистов на ярусах — они закрыты чёрной сеткой и их видно только из-за фонарей на пюпитрах — в прологе Жанна-уборщик слышит голоса и закрывает уши руками, — так и зритель буквально слышит голоса из стен.
Не хочется даже говорить, как у нас тут обычно принято, что это бесконечная мощь етс етс. Не думаю, что могу хоть сколько-нибудь понять этот спект, но думаю, что в какой-то степени присоединиться к нему получилось, потому что он, конечно, разомкнут на зрителя.
Я уже писал, что на прессухе Кастеллуччи сказал, что в этом спектакле он проделывает работу по демифологизации персонажа Жанны д’Арк, по очищению её от всех исторических штампов. То, что Жанна появляется на сцене впервые в виде мужчины-уборщика, это как бы прямая метафора к вычищению клише. Это очень укладывается в генеральный принцип работы Кастеллуччи в театре — избегать стереотипов при работе с историей — вообще и историей культуры — и ставить то, чего ещё никто не видел. То есть, совсем грубо, если бы Кастеллуччи ставил Кармен, там не было бы цыганки в чёрно-красном, ну очевидно.
И эта его работа абсолютно успешная, как показала премьера этого спектакля в Лионской опере в прошлом году. На ней в начале февраля примерно полсотни ультраправых с дымовухами и транспарантом «Tribute to Jeanne» протестовали около здания театра против «атаки Кастеллуччи на образ исторического персонажа» — оказывается, праворадикалы присвоили себе фигуры Жанны д’Арк и теперь, значит, борются за историческую справедливость. Их, конечно, повязала CRS.
Спектакль развивается как опыт безумия и телесной трансгрессии: Жанна из уборщика превращается в городскую сумасшедшую, обмотанную полотенцами и с зеленым венком на голове, потом красит себе правую ногу до икры в зелёный — проклятый — цвет, потом, следуя обвиняющим голосам за стеной, превращается в ведьму и гарцует по сцене на венике, а потом раздевается, разрывает линолеум, разбирает плитку и деревянный пол и начинает рыть себе могилу, откуда вытаскивает алюминиевый меч, на котором чуть позже поджаривает флаг Франции.
Кастеллуччи в целом против однозначной интерпретации всего произведения или отдельных сцен, поэтому все те tableau vivant, через которые он этот спект решает, — это скорее триггеры впечатления, чем метафоры. Опять же — для него очень важен опыт живого перформативного тела на сцене, поэтому это всё про художничество, а не про концептуализм. Он в этом спекте делает несколько очень мощных разломов: делит пространство на две части, одна из которых остаётся статичной: школьный коридор слева, а другая становится объектом постоянной трансформации, в конце концов превращаясь в какое-то вневременное мифическое пространство, в абсолютном контрапункте с которым существует вот это реальное живое тело обнажённой Жанны, которая обмазывается сухой белой краской, потом вываливается в настоящей коричневой земле. Потом — решение спрятать хор и солистов на ярусах — они закрыты чёрной сеткой и их видно только из-за фонарей на пюпитрах — в прологе Жанна-уборщик слышит голоса и закрывает уши руками, — так и зритель буквально слышит голоса из стен.
Не хочется даже говорить, как у нас тут обычно принято, что это бесконечная мощь етс етс. Не думаю, что могу хоть сколько-нибудь понять этот спект, но думаю, что в какой-то степени присоединиться к нему получилось, потому что он, конечно, разомкнут на зрителя.