Сейчас неожиданно не про театр, но в продолжении темы «10 дней, которые потрясли мир» и, кстати, сайт-специфика. Меня в принципе поражает, что так мало всего происходит в связи со 100-летием 1917, этой темы буквально нет на обсуждении. А если где-то что-то и появляется - то оно сугубо плоско и однобоко подано. И вот сегодня я попала на выставку, из которой стало совершенно очевидно, что дискурс (и дискуссия) наш о революции действительно парализован. Сакрализовано все: и царь, и красное знамя. А тут пришел китайский художник, Цай Гоцян, и сделал в Москве (в Пушкинском) умную, тонкую выставку «Октябрь» – не о Власти, а о нас с вами, наших наваждениях, иллюзиях и нашей боли. Наших символах и тайных желаниях. 

Главный (Белый) зал так и называется - «Народ». По центру на паркете – натуральное поле из колосков, огромный прямоугольник с зеркальными гербами серпа и молота посередине - их контуры «вмяты» в этой ниве, как и пара пятиконечных звезд. Все эти символы мы видим прежде всего благодаря зеркальному потолку, и находка эта – важная вещь, Зеркало расширяет пространство и делает его еще больше - дворцом. Колонны отражаются и завладевают взглядами посетителей, и поле вроде как должно с этим всем дисгармонировать (деревня-город, крестьянство-свет, все такое), но – нет. ВДНХ ведь тоже – дворец. Но главное, что поражает: не смотрится это поле советским фальшаком, есть в нем что-то – глобальное, потребное… Вроде бы набивший оскомину символ соцреалистического кино и картин, а все-таки – завораживает. Земля. 

По левую и правую стороны от поля –  «Река» и «Сад». Река – длинное белое полотно с прожженными пороховой техникой образами, сквозь сажу распознаешь фотографии людей, открытки, слова… Сад – такая же белая изначально ткань – в цветовых ярких пятнах-размывах, цветы - столь распространенный символ прежде всего в коммунистическом китае, но и у нас –   и какой-то «космос» на ракете, «вперед», счастливые лица… Две стороны равнозначны друг другу. 

Что здесь уникально? У Цая Гоцяна получается, как кажется, видеть в произошедшем и культурное явление, и судьбы людей, и черную реку жизни, и наваждение идеями и утопией. Посетитель здесь сам остается один на один с величиной символов (которые и сегодня смотрятся чем-то значимым и большим). Напротив Белого зала, с другой стороны галереи крутят за колоннами видео фейерверков на Красной площади… На балкончике собираются молодые красивые люди и безмятежно его смотрят. Фейерверки сегодня – в почете. Понятная красота – нужна. А на небе расплываются в том числе черный квадрат Малевича, черный крест, красная звезда, числа 1917, 2017…

И мы видим, как лозунги и визуальные образы красного государства  растворяются, превращаются в пепел (живопись тут в буквальном смысле пороховая), а все равно не исчезают, выглядывают из под руин, приковывают взгляд своей непроходящей монументальностью. 

Художник на этот мир - важно - смотрит не со стороны, а из селфи на фоне Крамского, по книжкам которого учился (кумир!), от чего не готов отказаться, - селфи, которое, будучи выточенным на трафарете, горит вместе с остальным.

«Никто не даст нам избавления, ни бог, ни царь и не герой»: эта фраза из Интернационала (нет, ну кто еще бы так смог - взять интернационал, чтобы проговорить что-то очень интимное!) висит выжженная на шелке над главной лестницей – словно заклинанием. Избавления нет.  Нет возможности выбора между черным и ярким, одно - всего лишь негативная пленка другого. Как тишина и взрыв – не разные полюса, а находящиеся бок о бок друг с другом состояния. 

И я же сходила на «Вернувшихся»! Как хорошо, что есть друзья, а у них бывает +1. 

Совершенно согласна с теми, кто говорит, что главным героем здесь становится дом, и крайне интересно - может, интереснее всего – заглядывать в разные уголки и рассматривать дотошно придуманные детали. Но вот не только дом, сюда со всем реквизитом - и костюмы, к примеру. И я подумала вот о чем: хотя театр называется «иммерсивным», тут абсолютная 4-я стена везде (кроме мест, где актеры тебя за руку уводят в темный уголок), и в достаточной степени театральная манера игры. Такой старорежимный психологический рисунок игры, который вообще не ассоциируется с современным театром (а у кого-то и конкретная театральность).  И никакого брехтианского показа показа, разрушения иллюзии достоверности: к зрителям во время игровых сцен не обращаются, их не замечают, в лучшем случае подвинут локтем, чтобы пройти через них, но только - если это в характере персонажа. Но почему же это не раздражает?

Так вот, мне кажется, «Вернувшиеся» - это попытка сделать театральное «Аббатство Даунтон», и здесь, конечно, никакой современной театральности не нужно, сериальная эстетика - она с психологическим театром гораздо лучше сочетается. И выверенность и богатство костюмов и деталей интерьера – оно тоже отсюда. 

Зритель - типичный вуайерист, подглядывающий в замочную скважину, смотрящий на диалоги, как будто реально происходящие здесь, хотя, очевидно, это «съемочный павильон», и все - крупным планом. То, что обстановка - не менее важная часть картинки, чем герои, для сериала совершенно в норме. 

Так что проект выходит очень органичным, и то, что не все увидишь за один раз и даже можешь не все понять, – совершенно нормально: представьте, что вы включили клевый сериал серии на третьей. 

Удивительно, но даже факт того, что в спектакле есть несколько артистов, исполняющих одну и ту же роль, не влияет на уровень условности. Если падает, то градус реальности, но скорее в том ключе, что зритель как бы теряется, где происходящее реальное, а где приснившееся, какая альтернатива верна - и, сами понимаете, это очень красиво ложится на эстетику твин пикса - красные шторы, пол зигзагами, постоянно полутревожная музыка… 

Друзья! 17 октября в Электротеатре будет презентация нового номера Шагов, это журнал такой научный, выпускаемый Школой актуальных гуманитарных исследований (ШАГИ) РАНХиГС. Раз в год будет "зрелищный" номер, первый такой весь - про театр. Пожалуйста, приходите. И читайте) https://electrotheatre.timepad.ru/event/575469/

«Основной вопрос, на который пришлось отвечать Анастасии Патлай и Елене Гордиенко: «А что в этом всём от театра?» Елена Гордиенко напомнила, что первые спектакли документального направления как раз привносили сам театр, его условность в городскую среду, делали город другим. В Петербурге третий год проходит фестиваль «Точка доступа»…» – как уйти от вопроса, чтобы рассказать о том, что тебе действительно хочется рассказать. http://www.vsp.ru/2017/09/26/priezzhaem-i-idyom-v-narod/

29-30 ноября будет мне счастье. NET привозит Тьяго Родригеса. Собрала свои заметки о нем в один пост. https://medium.com/@jelenagordienko/tiago-rodrigues-3287e40055b6

А между тем сегодня и завтра в Центре Мейерхольда покажут совершенно изумительную работу Татьяны Гордеевой и Екатерины Бондаренко "Остановка зимним вечером у леса", на 4-е даже можно пока купить билет, спешите - это надо видеть. Прямо даже "такого вы еще не видели": ну где еще был - танец-доклад про архитектуру? но понятно, что дело не в новизне совсем, а в удивительном сочетании всего - движений, интонаций, пространства, реакций.
В разделе "Пресса" даже можно меня почитать подробнее, если вы пропускали пост. Но лучше просто идти и ощущать. http://meyerhold.ru/ostanovka-zimnim-vecherom-u-lesa/

Прислали информацию о фестивале импровизации (riif) и задумалась вообще об импровизациях в театре. В парадигме событийности и соприсутствия импровизация кажется абсолютной ценностью. Но вот мы смотрим завороженно на видеоинсталляцию Папаиоанну («Изнанка» в ММОМА, фестиваль «Территория») - документацию реальных проповседневных действий на сцене афинского театра – а в них, как признался режиссер,импровизации нет совсем. Вот казалось бы: в изображении рутинного бросания рюкзака, снятия одежды, принятия душа, облокачивания о перила балкона, завертывания в одеяло, взятия стакана воды, – почему бы и-ии и не быть? Тем более там около 30 актеров перемещаются по пространству, и можно предположить, что как раз покажут разность телесности, личных траекторий… Грек же берет и отбрасывает все эти ожидания и притязания. Фигуры у перформеров примерно одни и те же, возраст тоже не дикоинтервальный… и 6 часов ты следишь вроде бы за рутиной каждого дня – а по факту за абстракцией, визуальной скульптурой - и не повседневности, а рефлективного одиночества. Бытового, а тем более «здесь и сейчас» никакого здесь нет, и дело не в том, что мы смотрим видео (напоминаю, в оригинале это все было «наяву»).
Но понятно, что никакого рецепта нет, тем более что импровизационное/запрограммированное на этапе задумки совсем не факт, что будет таким же на этапе реализации, а что главное, - на уровне уже не создателей-исполнителей, а воспринимающего. Магия же какая-то - в том, как по-разному мы можем смотреть на отточенное и (вроде бы) одинаковое, какие новые мысли приходят на ум во время просмотра классической какой-нибудь вещи или с классического (:)) не двигающегося зрительского кресла, а, с другой стороны, как неинтересно и предсказуемо может быть восприятие, скажем, модного променада.
И где свободы у зрителя больше – при свободной игре актера или его полной подчиненности режиссерскому рисунку роли – тот еще вопрос.
(эх, надо написать про нового Волкострелова и его физических опытах над людьми - шутка, его/зрителя версии «Я сижу в комнате» Элвина Люсье!)

«Изнанка», увы, закончилась (а вот остальные события «Территории» – нет, в виртуальных очках побывать в лучших библиотеках мира по версии Лепажа, подумать о смерти на Наследии. Комнатах без людей от Rimini Protokoll, взять билет на театральный автобус - «Червь» Севы Лисовского - можно успеть!!), impro же будет в Питере, площадка «Скороход», 25-27 октября. О качестве не скажу примерно ничего, как и в стэнд-апе, совсем не разбираюсь.

На "Я сижу в комнате" Дмитрия Волкострелова мне очень-очень нравилось, как Алена Старостина ходила змейкой меж кресел с пюпитрами, аккуратно каждому подставляла микрофон, четким "Говорите" сигнализируя начало записи (тут текст из композиции Люсье зачитывается поочередно самими зрителями, поделенный на интонационные сегменты). В этом была почти математическая красота – репетитивность речи («Говорите", "говорите", "говорите"), минимализм средств. Наблюдая за этим танцем с проводным микрофоном, ты находишь номера пюпитров, кто здесь 22-й, кто 23-й, и знаешь, от какой точки через какую придут к тебе. После предыдущего передо мной номера Алена, тем не менее, собрала микрофонный провод и отошла в центр. Хореография прервалась, чтобы продолжиться с новой страницы: наши синтагмы на листах (единственные, что мы видели перед собой) были напечатаны на разной высоте –так, что, кажется, при наложении соединились бы в целостную фразу. Как вообще уникальные голоса сливаются здесь в единый поток, «сглаживается», и видимая свобода проистекает из очень четко заданных условий. Передо мной был низ страницы, а у меня снова почти середина. Одинаковые при этом «выявленные речью». Одинаковые, да не одинаковые.

Алена обходит всех, и начинает звучать уже в записи наша коллективная фраза. Все ищут себя в ней, радуются узнаванию, смущаются, раскрываются. Но совсем немного времени пройдет – и голоса станут еле различимы, а текст - тем более. По комнате разливается гул. След речи. Как будто бы мы имеем дело с постепенным, но верным угасанием. Еще и лампочки над пюпитрами то тут, то там гаснут. (видела запись I am sitting in a room, где лампочки над перформерами, наоборот загорались по ходу исполнения). Все движется к смерти.

И тут Лена Ковальская роняет данный нам для выхода из комнаты (которая, очевидно, погрузится в темноту совсем) фонарик. И ее соседка следом тоже роняет лист. Погруженные в состояние сна (метафорического прежде всего) зрители оживают, а вновь поставленная на начало запись на бобине «добавляет» к почти стертым нашим голосам эти «свежие» шумы. Мы все-таки можем что-то изменить, даже если жизнь идет снова и снова по кругу и стоит на replay. (эта мысль, впрочем, очевидно – после Fin du cercle).

Больше всего на спектакле думаешь же о перформере в центре, диджее аналоговой эпохи Иване Волкове. Он переключает тумблеры (провода?), следит за тем, когда заканчивается фраза, чтобы отмотать и поставить заново… Они с Аленой в белом, и я никак не могла отказаться от мысли, что они какие-то ученые, и ставят эксперименты на нас. Вот прямо «Взлетная полоса», типа того. Вроде это мы, зрители, здесь говорим, не просто наблюдаем, а вроде же участвуем, со-авторы и прочая риторика иммерсивности, а на поверку это мы - объекты наблюдения и игры, инструменты для создания чего-то от нас отдельного, материал. Демиург здесь - не зритель.
Но, собственно, так ли это плохо? )

#фестивальтерритория

Прочитала в комментах одному пишущему про театр "Бог ты мой, почему ж вы не критик! Как хорошо пишете-то", и подумала, что надо не просто лайк поставить, а в канале процитировать недавний пост Галины Юзефович - об оппозиции 'критик-блогер' (спойлер: она устарела). Пусть в книжном мире, но)

"Давно не осталось никаких специально уполномоченных людей, наделенных какими-то особыми суперспособностями или, допустим, справкой - и это очень важное, я бы сказала, системообразующее знание. Я давно уже всем объясняю, что единственное различие между так называемыми "профессиональными критиками" (ТМ) и "книжными блогерами" (то есть людьми, просто пишущими про книги в охотку) состоит в том, что первым иногда платят. Впрочем, и это различие быстро стирается: "профессиональным критикам" платят мало и нерегулярно, а блогерам, наоборот, иногда начинают платить (так же мало и нерегулярно). А в остальном все то же самое: и критики, и блогеры бывают умные и глупые, кто-то читает много, кто-то мало, кто-то все больше фантастику, а кто-то, наоборот, детско-подростковое. Кто-то пишет получше, зато вкус странный и мне (ну, или вам, или кому-то еще) не нравится, а кто-то наоборот.
Повторю еще раз для надежности: никакой справки или иного документа, подтверждающего, что ты - профессиональный критик, нет и быть не может.
(...)
Подводя итоги, хочу сказать: если вам что-то дорого, если вы прочли и влюбились (или, наоборот, негодуете), напишите об этом. Не ждите, что придут "они" - "их" давно отменили".
https://m.facebook.com/story.php?story_fbid=1790821764280017&id=100000566323292

#живыепространства #фестивальтерритория

Съездила на «Червя» Всеволода Лисовского (не «сходила», ибо место сбора - автобусная остановка, спектакль – в автобусе, а добиралась я к нему как человек, живущий не у метро, но в той же стороне – на троллейбусе, к маршруту М-1 на М-4)). Казалось, что совсем никак не задействуется то, что за окном, причем ни конкретно-бытово, с деталями, почему мы едем именно от улицы Кравченко и именно к больнице МПС, а не по какому-то другому маршруту (подозреваю, что нужны были конечные недалеко от метро, с выделками, чтобы ехать без проблем… но это все не художественные причины. Художественная -что выбран магистральный маршрут, прорезающий город, выползающий в другом конце, чем «вползал». но почему именно М1? может, и прослушала? расскажите), ни метафорически - совсем не «Конец круга» Александра Вартанова, где понятно было, что Садовое кольцо, Б - потому что нужно закольцовывание, езда по кругу (спектакль начинался и заканчивался речью Ельцина, и в конце, когда мы уже видели, что подъезжаем обратно, Ельцин в наушниках на репите обещал: «Россия никогда не вернется в прошлое! Россия всегда будет двигаться только вперед»), а еще зритель видит элитную застройку, дорогие машины, и обрушиваются мысли о том, кто они, наши олигархи, стало ли лучше после 90-х и кому - аудиоколлаж из теленовостей и передач доходчиво и жестко представляет историю страны за последние 17 лет как историю терроризма и потери свобод). Здесь же игры с городом, с нашими воспоминаниями о нем и о времени, по сути, просто нет. Игра актеров – внутри салона (брожение), никаких наушников, никаких спецэффектов. Не считать же игрой с городом сухое перечисление того, что видит режиссер в какое-то оговоренное мгновение.
Реплики актеров намешаны примерно по тому же принципу, что и в «Неявных воздействиях» – благо, актеры все те же (крутая команда!). Философия перемежается текстами нефилософского духа (биология - про червей, док - какие-то истории реальных людей, но совсем немного), и даже популярной «философией» - литературой про то, как жить лучше и как стать счастливым. Заявленная тема спектакля - счастье. Но наложения на городской текст, как то было в Неявных, не случается, ибо нет у мчащегося по выделенке автобуса случайных прохожих….

Среди этих вот полупечальных мыслей полулегальных соседка моя, Юлька, так романтично и устало уткнулась в окно, как бы вопреки, что главной для меня и стала - нет, не городская повседневность, а фигура пассажира-наблюдателя, не находящегося полностью ни внутри "автобусной" жизни, ни там, куда он смотрит (и театральная ситуация здесь, конечно, - насилие над тем, как ведут себя в этом не-месте. И высвечивает эту совершенно естественную позу как маркированную (большинство же пытается ловить действие, актеры ходят по всему автобуса, и головы поворачиваются, чтобы уследить.).
Иногда такой наблюдатель - вынужденный: что еще делать, как не фланировать глазами, если путь, например, от конечной до конечной. Иногда - увлеченный. ведь не в телефон смотрящий. При этом что меня поражает всегда: когда ты едешь у окна, виды проплывают мимо - ты их замечаешь и не замечаешь одновременно, они и шум, и видимый объект. И ты всегда можешь перескочить с одного состояния на другое.
В автобусах на самом деле достаточно редко нынче объявления делают голосом, тем милее теперь будет слышать шаблонное "Уважаемые пассажиры" и вспоминать нежного к и в этой фразе Лисовского. И мир будет оживать и быть не-шумом, не автоматикой.

И, может, пока мы едем из пункта а в пункт б, у кого-то действительно прибавляется счастье? И это, может быть, даже мы? К концу спектакля, который в принципе можно сравнить с поездкой, ведь действительно сердце становится наполненней. Если маршрут удачный.

Смотрите, что будет в Вышке (на Басманной) 9 ноября!

"Каково это — быть драматургом в постдраматическом театре? Ведет ли стремление театра преодолеть драму к предельному сужению функций драматурга — или, наоборот, открывает ему новые творческие возможности? Как работает живой автор с режиссёром, если тот решает использовать его текст? Как написать пьесу, с которой будет интересно работать современному театру, — и какие тексты точно не для сегодняшней сцены? Как превращать фильмы в сценические тексты? 9-ого ноября обсуждаем эти и другие вопросы с Валерием Печейкиным.

Валерий Печейкин — постоянный драматург Гоголь-Центра. Соавтор спектаклей "Кафка", "Метаморфозы", "Девять", "Идиоты" в ГЦ, спектакля "Бетховен" в Практике, проектов "Вижу тебя, знаю тебя" в ЦИМе и "Свобода №7" в ГЦ. Автор нескольких пьес, лауреат премии "Дебют" за текст "Сокол", неоднократный участник "Любимовки" и "Новой драмы". Русскоязычный наследник Кафки, продолжатель дела Хармса.

Открытая встреча с Валерием Печейкиным состоится 9 ноября в 17.00. Организатор — ТЕАТР.Lab, лаборатория исследований театра при Школе культурологии ВШЭ. Ждем всех в аудитории А-402 в корпусе НИУ ВШЭ по адресу Ст. Басманная, 21/4".

Вход по регистрации: https://teatr-lab-events.timepad.ru/event/598769/

А вот смотрите, какой полезный паблик-ток. У меня много вопросов к форме one-on-one, и наконец-то их можно будет задать. Кроме продюсера премьерного "Кандидата" (не про Собчак) Федора Елютина, здесь и сами бельгийцы, что все эти "Твою игру", "Smile off" и вот "Кандидата" придумали, и наши актеры, там участвующие. А модератор вообще Лёша Киселёв, так что точно будет задорно и по делу.

1 ноября 2017 / 19:30 / Новое Пространство Театра Наций

Вход по предварительной регистрации: https://newspacemoscow.timepad.ru/event/598296/

Круть!

Дорогие друзья, случилось странное — «Театралий»-таки вышел в свет, несмотря на тотальную тленность мира и глубокую депрессию у всех. Какое же это счастье! https://teatralium.com/ Если вам есть что сказать, наши соцсети в вашем распоряжении! Поцелуи! Театралии всех стран, соединяйтесь! 🦑🦈🐊

Даешь исследования новых театральных форм? ШАГИ в сети! http://shagi.ranepa.ru/steps/issues/v3n3

Примечания обычно никто не читает, поэтому выпишу отдельно одно тут. (К мысли о поведении на сайт-специфическом спектакле, что «предметы не отделены от зрителя лентой или стеклом, но статус зрителя вроде бы обязывает только наблюдать, «не трогать руками».)

«Ср. описанный Йенсом Розельтом кейс работы («ситуации») Тино Сегала «Эта цель того объекта», разворачивающейся в художественной галерее. Входя в зал, зрители видели пять перформеров, сидящих к ним спиной и предлагающих принять участие в дискуссии о субъекте и объекте. Зрители были свободны выбрать любое положение, но часть из них стремилась, находясь в выставочном контексте, занять «нейтральную и отделенную позицию простого наблюдателя, располагаясь по краям комнаты» [Roselt 2013: 270]. Екатерина Васенина описывает поведение зрителей спектакля-бродилки «Норманск», проходившего по всему Центру имени Мейерхольда: «...зрители практически никогда не решаются вмешиваться в действие, происходящее на расстоянии вытянутой руки. Большинство идет в те комнаты, где уже много друзей зрителей: значит, там сейчас происходит самое интересное (но это не всегда так)» [Васенина 2016]».

В чем веселье. В тексте Екатерины Васениной, как оказалось, опечатка. Не друзья-зрители, на самом деле, а просто другие зрители.
Но что-то в этой опечатке есть, правда? когда бродишь по непривычным помещениям, с непонятными правилами, зрители, оказавшиеся в той же ситуации, становятся почти родными)

Вчера был очередной семинар Theatrum Mundi на тему спектаклей, в которых зрители говорят, где это говорение - запланировано.
Много было интересного, хотя я слишком опоздала, увы, чтобы вам давать резюме, но что хотелось бы вынести.

Валера Золотухин (не в первый раз) проговорил, что вообще вся эта мода на интерактивность, иммерсивность строится на предположении, что зритель, остающийся зрителем - не участвующий зритель, и хорошо бы его включить, потому что тогда позиция зрителя будет преодолена. Валере кажется, в театре «очень укоренена позиция зрителя неучаствующего как неполноценного зрителя». Хотя фактическое участие не совсем уж коррелирует с личным вовлечением.
Ну и тут, понятно, все обратились к Рансьеру.

Мария Сергеевна Неклюдова еще заметила, что, как ей кажется, почти во всех приводимых примерах идет вовлечение в содержание и объединение через содержание, и создается это за счет манипуляции. И речь тогда идет не об эстетике какой-то новой, а об этике только. Вопрос - насколько тоталитарны эти техники (загорающиеся лампочки в «Совместных переживаниях», сигнал, чтобы зрители говорили, загорающиеся номера во «Внуках» - все это же жесткие структуры очень). Функция подсадных: если речь идет о моделировании социального действия, то зачем они нужны? мы можем обойтись без них?

Александра Никитина, занимающаяся прежде всего детской театральной педагогикой, заметила, что задача бывает не в том, чтобы превратить не-зрителя в зрителя, а чтобы дать немотствующему пространство высказывания. Настолько мы потеряли представление о себе самих и о своем голосе, что театр становится чуть ли не единственным местом, где современный зритель может услышать себя.

(идея красивая, но требующая уточнения: в век социальных сетей мы высказываемся столько, что дело явно не в самой «даче» права на голос)

Варя Склез говорила о паттернах, которые спектакль задает для зрительских ответов, как будто бы монологи актеров подсказывают, как можно формулировать, о чем говорить в связи с какой-то темой (понятно, какой - на примере «Внуков»).

И это очень интересный ракурс: насколько «свободные» высказывания зрителя, потому что не по бумажке, не по прописанной драматургом роли, действительно свободны, не направлены? А с другой: так ли уж однозначно плохо, если паттерны какие-то и есть? если речь о травмирующем событии, то, может, нужно, чтобы кто-то научил проговаривать болезненное, иначе так все и останется белым тяжелым пятном, немым грузом. В конце концов, всякие курсы по письму учат неким формальным стратегиям, ходам мысли и письма – чтобы было легче в итоге свою мысль перевести в буквы.