На "Я сижу в комнате" Дмитрия Волкострелова мне очень-очень нравилось, как Алена Старостина ходила змейкой меж кресел с пюпитрами, аккуратно каждому подставляла микрофон, четким "Говорите" сигнализируя начало записи (тут текст из композиции Люсье зачитывается поочередно самими зрителями, поделенный на интонационные сегменты). В этом была почти математическая красота – репетитивность речи («Говорите", "говорите", "говорите"), минимализм средств. Наблюдая за этим танцем с проводным микрофоном, ты находишь номера пюпитров, кто здесь 22-й, кто 23-й, и знаешь, от какой точки через какую придут к тебе. После предыдущего передо мной номера Алена, тем не менее, собрала микрофонный провод и отошла в центр. Хореография прервалась, чтобы продолжиться с новой страницы: наши синтагмы на листах (единственные, что мы видели перед собой) были напечатаны на разной высоте –так, что, кажется, при наложении соединились бы в целостную фразу. Как вообще уникальные голоса сливаются здесь в единый поток, «сглаживается», и видимая свобода проистекает из очень четко заданных условий. Передо мной был низ страницы, а у меня снова почти середина. Одинаковые при этом «выявленные речью». Одинаковые, да не одинаковые.
Алена обходит всех, и начинает звучать уже в записи наша коллективная фраза. Все ищут себя в ней, радуются узнаванию, смущаются, раскрываются. Но совсем немного времени пройдет – и голоса станут еле различимы, а текст - тем более. По комнате разливается гул. След речи. Как будто бы мы имеем дело с постепенным, но верным угасанием. Еще и лампочки над пюпитрами то тут, то там гаснут. (видела запись I am sitting in a room, где лампочки над перформерами, наоборот загорались по ходу исполнения). Все движется к смерти.
И тут Лена Ковальская роняет данный нам для выхода из комнаты (которая, очевидно, погрузится в темноту совсем) фонарик. И ее соседка следом тоже роняет лист. Погруженные в состояние сна (метафорического прежде всего) зрители оживают, а вновь поставленная на начало запись на бобине «добавляет» к почти стертым нашим голосам эти «свежие» шумы. Мы все-таки можем что-то изменить, даже если жизнь идет снова и снова по кругу и стоит на replay. (эта мысль, впрочем, очевидно – после Fin du cercle).
Больше всего на спектакле думаешь же о перформере в центре, диджее аналоговой эпохи Иване Волкове. Он переключает тумблеры (провода?), следит за тем, когда заканчивается фраза, чтобы отмотать и поставить заново… Они с Аленой в белом, и я никак не могла отказаться от мысли, что они какие-то ученые, и ставят эксперименты на нас. Вот прямо «Взлетная полоса», типа того. Вроде это мы, зрители, здесь говорим, не просто наблюдаем, а вроде же участвуем, со-авторы и прочая риторика иммерсивности, а на поверку это мы - объекты наблюдения и игры, инструменты для создания чего-то от нас отдельного, материал. Демиург здесь - не зритель.
Но, собственно, так ли это плохо? )
#фестивальтерритория
Алена обходит всех, и начинает звучать уже в записи наша коллективная фраза. Все ищут себя в ней, радуются узнаванию, смущаются, раскрываются. Но совсем немного времени пройдет – и голоса станут еле различимы, а текст - тем более. По комнате разливается гул. След речи. Как будто бы мы имеем дело с постепенным, но верным угасанием. Еще и лампочки над пюпитрами то тут, то там гаснут. (видела запись I am sitting in a room, где лампочки над перформерами, наоборот загорались по ходу исполнения). Все движется к смерти.
И тут Лена Ковальская роняет данный нам для выхода из комнаты (которая, очевидно, погрузится в темноту совсем) фонарик. И ее соседка следом тоже роняет лист. Погруженные в состояние сна (метафорического прежде всего) зрители оживают, а вновь поставленная на начало запись на бобине «добавляет» к почти стертым нашим голосам эти «свежие» шумы. Мы все-таки можем что-то изменить, даже если жизнь идет снова и снова по кругу и стоит на replay. (эта мысль, впрочем, очевидно – после Fin du cercle).
Больше всего на спектакле думаешь же о перформере в центре, диджее аналоговой эпохи Иване Волкове. Он переключает тумблеры (провода?), следит за тем, когда заканчивается фраза, чтобы отмотать и поставить заново… Они с Аленой в белом, и я никак не могла отказаться от мысли, что они какие-то ученые, и ставят эксперименты на нас. Вот прямо «Взлетная полоса», типа того. Вроде это мы, зрители, здесь говорим, не просто наблюдаем, а вроде же участвуем, со-авторы и прочая риторика иммерсивности, а на поверку это мы - объекты наблюдения и игры, инструменты для создания чего-то от нас отдельного, материал. Демиург здесь - не зритель.
Но, собственно, так ли это плохо? )
#фестивальтерритория
#живыепространства #фестивальтерритория
Съездила на «Червя» Всеволода Лисовского (не «сходила», ибо место сбора - автобусная остановка, спектакль – в автобусе, а добиралась я к нему как человек, живущий не у метро, но в той же стороне – на троллейбусе, к маршруту М-1 на М-4)). Казалось, что совсем никак не задействуется то, что за окном, причем ни конкретно-бытово, с деталями, почему мы едем именно от улицы Кравченко и именно к больнице МПС, а не по какому-то другому маршруту (подозреваю, что нужны были конечные недалеко от метро, с выделками, чтобы ехать без проблем… но это все не художественные причины. Художественная -что выбран магистральный маршрут, прорезающий город, выползающий в другом конце, чем «вползал». но почему именно М1? может, и прослушала? расскажите), ни метафорически - совсем не «Конец круга» Александра Вартанова, где понятно было, что Садовое кольцо, Б - потому что нужно закольцовывание, езда по кругу (спектакль начинался и заканчивался речью Ельцина, и в конце, когда мы уже видели, что подъезжаем обратно, Ельцин в наушниках на репите обещал: «Россия никогда не вернется в прошлое! Россия всегда будет двигаться только вперед»), а еще зритель видит элитную застройку, дорогие машины, и обрушиваются мысли о том, кто они, наши олигархи, стало ли лучше после 90-х и кому - аудиоколлаж из теленовостей и передач доходчиво и жестко представляет историю страны за последние 17 лет как историю терроризма и потери свобод). Здесь же игры с городом, с нашими воспоминаниями о нем и о времени, по сути, просто нет. Игра актеров – внутри салона (брожение), никаких наушников, никаких спецэффектов. Не считать же игрой с городом сухое перечисление того, что видит режиссер в какое-то оговоренное мгновение.
Реплики актеров намешаны примерно по тому же принципу, что и в «Неявных воздействиях» – благо, актеры все те же (крутая команда!). Философия перемежается текстами нефилософского духа (биология - про червей, док - какие-то истории реальных людей, но совсем немного), и даже популярной «философией» - литературой про то, как жить лучше и как стать счастливым. Заявленная тема спектакля - счастье. Но наложения на городской текст, как то было в Неявных, не случается, ибо нет у мчащегося по выделенке автобуса случайных прохожих….
Среди этих вот полупечальных мыслей полулегальных соседка моя, Юлька, так романтично и устало уткнулась в окно, как бы вопреки, что главной для меня и стала - нет, не городская повседневность, а фигура пассажира-наблюдателя, не находящегося полностью ни внутри "автобусной" жизни, ни там, куда он смотрит (и театральная ситуация здесь, конечно, - насилие над тем, как ведут себя в этом не-месте. И высвечивает эту совершенно естественную позу как маркированную (большинство же пытается ловить действие, актеры ходят по всему автобуса, и головы поворачиваются, чтобы уследить.).
Иногда такой наблюдатель - вынужденный: что еще делать, как не фланировать глазами, если путь, например, от конечной до конечной. Иногда - увлеченный. ведь не в телефон смотрящий. При этом что меня поражает всегда: когда ты едешь у окна, виды проплывают мимо - ты их замечаешь и не замечаешь одновременно, они и шум, и видимый объект. И ты всегда можешь перескочить с одного состояния на другое.
В автобусах на самом деле достаточно редко нынче объявления делают голосом, тем милее теперь будет слышать шаблонное "Уважаемые пассажиры" и вспоминать нежного к и в этой фразе Лисовского. И мир будет оживать и быть не-шумом, не автоматикой.
И, может, пока мы едем из пункта а в пункт б, у кого-то действительно прибавляется счастье? И это, может быть, даже мы? К концу спектакля, который в принципе можно сравнить с поездкой, ведь действительно сердце становится наполненней. Если маршрут удачный.
Съездила на «Червя» Всеволода Лисовского (не «сходила», ибо место сбора - автобусная остановка, спектакль – в автобусе, а добиралась я к нему как человек, живущий не у метро, но в той же стороне – на троллейбусе, к маршруту М-1 на М-4)). Казалось, что совсем никак не задействуется то, что за окном, причем ни конкретно-бытово, с деталями, почему мы едем именно от улицы Кравченко и именно к больнице МПС, а не по какому-то другому маршруту (подозреваю, что нужны были конечные недалеко от метро, с выделками, чтобы ехать без проблем… но это все не художественные причины. Художественная -что выбран магистральный маршрут, прорезающий город, выползающий в другом конце, чем «вползал». но почему именно М1? может, и прослушала? расскажите), ни метафорически - совсем не «Конец круга» Александра Вартанова, где понятно было, что Садовое кольцо, Б - потому что нужно закольцовывание, езда по кругу (спектакль начинался и заканчивался речью Ельцина, и в конце, когда мы уже видели, что подъезжаем обратно, Ельцин в наушниках на репите обещал: «Россия никогда не вернется в прошлое! Россия всегда будет двигаться только вперед»), а еще зритель видит элитную застройку, дорогие машины, и обрушиваются мысли о том, кто они, наши олигархи, стало ли лучше после 90-х и кому - аудиоколлаж из теленовостей и передач доходчиво и жестко представляет историю страны за последние 17 лет как историю терроризма и потери свобод). Здесь же игры с городом, с нашими воспоминаниями о нем и о времени, по сути, просто нет. Игра актеров – внутри салона (брожение), никаких наушников, никаких спецэффектов. Не считать же игрой с городом сухое перечисление того, что видит режиссер в какое-то оговоренное мгновение.
Реплики актеров намешаны примерно по тому же принципу, что и в «Неявных воздействиях» – благо, актеры все те же (крутая команда!). Философия перемежается текстами нефилософского духа (биология - про червей, док - какие-то истории реальных людей, но совсем немного), и даже популярной «философией» - литературой про то, как жить лучше и как стать счастливым. Заявленная тема спектакля - счастье. Но наложения на городской текст, как то было в Неявных, не случается, ибо нет у мчащегося по выделенке автобуса случайных прохожих….
Среди этих вот полупечальных мыслей полулегальных соседка моя, Юлька, так романтично и устало уткнулась в окно, как бы вопреки, что главной для меня и стала - нет, не городская повседневность, а фигура пассажира-наблюдателя, не находящегося полностью ни внутри "автобусной" жизни, ни там, куда он смотрит (и театральная ситуация здесь, конечно, - насилие над тем, как ведут себя в этом не-месте. И высвечивает эту совершенно естественную позу как маркированную (большинство же пытается ловить действие, актеры ходят по всему автобуса, и головы поворачиваются, чтобы уследить.).
Иногда такой наблюдатель - вынужденный: что еще делать, как не фланировать глазами, если путь, например, от конечной до конечной. Иногда - увлеченный. ведь не в телефон смотрящий. При этом что меня поражает всегда: когда ты едешь у окна, виды проплывают мимо - ты их замечаешь и не замечаешь одновременно, они и шум, и видимый объект. И ты всегда можешь перескочить с одного состояния на другое.
В автобусах на самом деле достаточно редко нынче объявления делают голосом, тем милее теперь будет слышать шаблонное "Уважаемые пассажиры" и вспоминать нежного к и в этой фразе Лисовского. И мир будет оживать и быть не-шумом, не автоматикой.
И, может, пока мы едем из пункта а в пункт б, у кого-то действительно прибавляется счастье? И это, может быть, даже мы? К концу спектакля, который в принципе можно сравнить с поездкой, ведь действительно сердце становится наполненней. Если маршрут удачный.