#впд_прореж
Ну и про Кулябина. «#сонетышекспира» высидел с трудом. Прямо сзади меня, кресло-в-кресло сидел Роман Должанский и стерёг, чтобы никто не ушел. Прямо после спектакля было обсуждение с ним и актёрами. У зала были вопросы в духе «расскажите, как вам удалось добиться успеха?» и восторженные комментарии. Одна женщина увидела в этом спектакле замечательный пример поэтической философии. Или философской поэтики. Я точно не помню. Помню только, что это замечательно и даже очень. Другая женщина сказала, что она в таком шоке, что если бы даже сегодня уехала, ей бы хватило. Очень, мол, понравилось, и спасибо всем причастным. Ну, подумал я, — то женщины, они такие, им можно. Потом в бой пошли молодые люди. Молодые! Не советские сумасшедшие на теме высокой нравственности. Кому-то группа перформеров запала в сердце и будет там теперь жить, другой тоже в большом восторге. И третий, и пятый.
Господи, спаси вилисова.
Я вот что думаю. Спектакль Тимофея Кулябина по сонетам Шекспира, поставленный в 2014 году, — предельно, катастрофически вульгарная работа. И язык людей, которым это понравилось («запало в сердце» етс) демонстрирует это даже лучше, чем сам спектакль. Коротенько фрейм постановки: на сцене условно-старинная комната в разрезе с тремя окнами, зеркалом, шкафчиком и роялем; сбоку от комнате, то есть за стеной, два работника сидят и едят доширак, периодически по команде меняя в рамках комнаты мебель. Такая трансгрессия за пределы спектакля, хаха. Внутри комнаты же происходит непрекращающееся романтическое соитие душ трёх пар молодых людей разного пола пополам. Происходит это нарочито медленно, под фортепианную и скрипичную музыку — медленную, тихую и романтически-драматичную. Очень мало речи вслух — спектакль пластически-хореографический, за танцы отвечали два парня из Диалог-Данс. То есть чисто внешне это такой современный танец: все в свободных серых костюмах и платьях, босиком, медленно и нарочито двигаются, мало говорят. При этом единственная выразительная хореографическая сценка спизжена из «Cafe Müller» Бауш: где два мужика перекидываются женщиной. Всё остальное маловыразительные движения на тему приложения ладони ко лбу.
Всё это сделано, как я уже сказал, под такую открыточную музыку: Рахманинов, Шуберт, Перселл. Когда звучит My heart in the highlands Пярта — причём только закольцованное вступление без вокала, — это как будто анекдот, как смехопанорама. Вот под эту музыку молодые люди медленно двигаются, обнимаются, целуются — всё это м е д л е н н н о. В начале я подумал, что это постмодерн, что дальше будет какой-то подвыверт, потому что ну нельзя так всерьез. Ничего подобного: эта созерцательная романтика продолжалась час. Потом начался в каком-то смысле фарш, когда мальчики начали кидать девочек об пол и обливать водой агрессивно под какой-то нойз, — и тут появилась надежда, что спектакль выйдет на новый уровень, но нихуя, он возвращается к тому же — к тихой фортепианной музыке и медленной любовной пластике.
Я давно подозревал, что именно так выглядит представление Кулябина об изящной красоте. Стоит ли говорить, что это было бы уместно в 1960-х, да и то только в России, но никак не в середине 2010-х. Ну это то же самое, что читать с трибуны любовную лирику Блока, по-детски подвывая. Вот эта чудовищная, унылая гетеросексуальная чувственность — я думал, от неё уже давно всех людей с более-менее адекватным современности вкусом тошнит вишнёвыми косточками, — так нет же. Ну то есть тошнит, конечно, но Кулябин, видимо, в разряд этих людей не входит. Ну это было понятно, в общем. И обладание альтернативной моделью чувственности его не спасает, видимо. И спектакль не спасает выход за собственные пределы, вот этот приём с монтажниками, прерывающими ход действия. И к чему эти хэштеги? Имеется в виду дуальность сакрального и профанного? Мол, «в современном мире культура девальвируется, всё сводится к тегам в твиттере»? Ну так это конечно так, но кто же станет всерьёз об этом вслух говорить.
Чудовищный ужас, короче.
Ну и про Кулябина. «#сонетышекспира» высидел с трудом. Прямо сзади меня, кресло-в-кресло сидел Роман Должанский и стерёг, чтобы никто не ушел. Прямо после спектакля было обсуждение с ним и актёрами. У зала были вопросы в духе «расскажите, как вам удалось добиться успеха?» и восторженные комментарии. Одна женщина увидела в этом спектакле замечательный пример поэтической философии. Или философской поэтики. Я точно не помню. Помню только, что это замечательно и даже очень. Другая женщина сказала, что она в таком шоке, что если бы даже сегодня уехала, ей бы хватило. Очень, мол, понравилось, и спасибо всем причастным. Ну, подумал я, — то женщины, они такие, им можно. Потом в бой пошли молодые люди. Молодые! Не советские сумасшедшие на теме высокой нравственности. Кому-то группа перформеров запала в сердце и будет там теперь жить, другой тоже в большом восторге. И третий, и пятый.
Господи, спаси вилисова.
Я вот что думаю. Спектакль Тимофея Кулябина по сонетам Шекспира, поставленный в 2014 году, — предельно, катастрофически вульгарная работа. И язык людей, которым это понравилось («запало в сердце» етс) демонстрирует это даже лучше, чем сам спектакль. Коротенько фрейм постановки: на сцене условно-старинная комната в разрезе с тремя окнами, зеркалом, шкафчиком и роялем; сбоку от комнате, то есть за стеной, два работника сидят и едят доширак, периодически по команде меняя в рамках комнаты мебель. Такая трансгрессия за пределы спектакля, хаха. Внутри комнаты же происходит непрекращающееся романтическое соитие душ трёх пар молодых людей разного пола пополам. Происходит это нарочито медленно, под фортепианную и скрипичную музыку — медленную, тихую и романтически-драматичную. Очень мало речи вслух — спектакль пластически-хореографический, за танцы отвечали два парня из Диалог-Данс. То есть чисто внешне это такой современный танец: все в свободных серых костюмах и платьях, босиком, медленно и нарочито двигаются, мало говорят. При этом единственная выразительная хореографическая сценка спизжена из «Cafe Müller» Бауш: где два мужика перекидываются женщиной. Всё остальное маловыразительные движения на тему приложения ладони ко лбу.
Всё это сделано, как я уже сказал, под такую открыточную музыку: Рахманинов, Шуберт, Перселл. Когда звучит My heart in the highlands Пярта — причём только закольцованное вступление без вокала, — это как будто анекдот, как смехопанорама. Вот под эту музыку молодые люди медленно двигаются, обнимаются, целуются — всё это м е д л е н н н о. В начале я подумал, что это постмодерн, что дальше будет какой-то подвыверт, потому что ну нельзя так всерьез. Ничего подобного: эта созерцательная романтика продолжалась час. Потом начался в каком-то смысле фарш, когда мальчики начали кидать девочек об пол и обливать водой агрессивно под какой-то нойз, — и тут появилась надежда, что спектакль выйдет на новый уровень, но нихуя, он возвращается к тому же — к тихой фортепианной музыке и медленной любовной пластике.
Я давно подозревал, что именно так выглядит представление Кулябина об изящной красоте. Стоит ли говорить, что это было бы уместно в 1960-х, да и то только в России, но никак не в середине 2010-х. Ну это то же самое, что читать с трибуны любовную лирику Блока, по-детски подвывая. Вот эта чудовищная, унылая гетеросексуальная чувственность — я думал, от неё уже давно всех людей с более-менее адекватным современности вкусом тошнит вишнёвыми косточками, — так нет же. Ну то есть тошнит, конечно, но Кулябин, видимо, в разряд этих людей не входит. Ну это было понятно, в общем. И обладание альтернативной моделью чувственности его не спасает, видимо. И спектакль не спасает выход за собственные пределы, вот этот приём с монтажниками, прерывающими ход действия. И к чему эти хэштеги? Имеется в виду дуальность сакрального и профанного? Мол, «в современном мире культура девальвируется, всё сводится к тегам в твиттере»? Ну так это конечно так, но кто же станет всерьёз об этом вслух говорить.
Чудовищный ужас, короче.
Про «видят мир» можно раскрывать сколько угодно подробно, но лично меня интересуют хотя бы радикально разные модели чувственности, носителями которых мы с тётками являемся. Я не припомню много откровенно плохих спектаклей, на которых я за последнее время был, но вот точно помню абсолютно чудовищный спектакль Кулябина «#сонетышекспира», на котором я был в Перми. Надо ли говорить, что весь этот сонм экзальтированных в своей сентиментальности дам написал про этот спект? Ну, что это «удивительно тонкое высказывание... о любви и смерти...» етс етс етс. Вот женщинам, которым место скорее на одноклассниках, чем на фб, которые в 2017 году используют в письменной речи многоточия, — им невдомёк, что такая сопливая тошнотворность под фортепианную музыку в контексте, как это сказать, актуальных моделей чувственности, пролопаченных постмодерном и ещё не сильно орошенных новой искренностью, — что это грандиозная, преступная пошлятина, которую невозможно без ужаса на лице смотреть.
Ещё раз: с каждым разом я всё более убеждаюсь в том, что как минимум ближайшее будущее прогрессивной критики состоит в предельно субъективном высказывании — причем не о технологии спектакля, а о собственном авторском впечатлении. В этом — прямой обмен живым человеческим опытом, а не мертвечина текстов в журнале «Театрал».
Тёткам это всё страшно не нравится, это кажется им отходом от канонов профессионализма, но если вы почитаете тексты тёток, то запросто поймёте, что весь профессионализм на зарплате состоит в буквальных пересказах спектаклей и перечислении фамилий людей, ответственных за кино, за вино и за домино. Мне вообще-то совсем не свойственен вот этот чудовищный пафос сияющей молодости, типа мы сейчас придём вам на смену и всё перекроим, но в этом посте считаю нужным постулировать, что я удовлетворён, что, цитируя классика, блядей корёжит. Значит верной дорогой идёте товарищи етс етс.
Ещё раз: с каждым разом я всё более убеждаюсь в том, что как минимум ближайшее будущее прогрессивной критики состоит в предельно субъективном высказывании — причем не о технологии спектакля, а о собственном авторском впечатлении. В этом — прямой обмен живым человеческим опытом, а не мертвечина текстов в журнале «Театрал».
Тёткам это всё страшно не нравится, это кажется им отходом от канонов профессионализма, но если вы почитаете тексты тёток, то запросто поймёте, что весь профессионализм на зарплате состоит в буквальных пересказах спектаклей и перечислении фамилий людей, ответственных за кино, за вино и за домино. Мне вообще-то совсем не свойственен вот этот чудовищный пафос сияющей молодости, типа мы сейчас придём вам на смену и всё перекроим, но в этом посте считаю нужным постулировать, что я удовлетворён, что, цитируя классика, блядей корёжит. Значит верной дорогой идёте товарищи етс етс.