18-го числа сходил в богопротивный гитис на «Войну и мир» Олега Глушкова. Глушкова беззаветно люблю после «Гипноса», сразу всем сообщаю, что вот есть такой грандиозный Олег Глушков, чтобы вы имели его в виду.

Спектакль блестящий, но чем более он блестящий, тем больше мне хочется ругаться. Вот есть такой очень комфортный тип удовольствия, когда всё хорошо и непошло, — длящаяся радость без сучка и прыщика. Вот такой тип зрительского комфорта вызывает у меня большое внутреннее сопротивление. Можно пытаться распутать психологически эту цепочку отношения, но генерально мне кажется она сводится к установке «продвинутого зрителя», заключающейся в том, что комфорт ведёт к стагнации, а изменения — которых мы так или иначе ожидаем в себе после столкновения с искусством — приходят только через сопротивление или любую активность. В принципе к сопротивлению можно добавить большое удивление на грани катарсического откровения, но у Глушкова такой тип удивления спектом не провоцируется. И поскольку сопротивления не требуется, то на выхлопе один сплошной комфорт.

И тем не менее это хороший тип театрального языка, который кажется свежим хотя бы потому, что он воспроизводит эстетику и пластику, для мейнстримного и даже «руссо-европейского мейнстримного» театра не свойственные. Другое дело, что очень понятно, откуда это у Глушкова растёт — все вот эти, извините, комедии положений, когда всё строится на максимально тупой внезапности, спокойном лице при идиотическом положении, резких переменах масштабов и интонаций. То есть тут даже не Монти Пайтон, а ну просто американо-европейские кинокомедии семидесятых. Просто в русском театре этого в таком виде почти совсем нет, и поэтому это смотрится не уёбищно. Вообще же, если доставать нашу гамбургскую линейку современности, то это репродукция конвенциональной чувственности и довольно привычных переживаний.

Но в принципе это, конечно, такой очень удачный ко времени и пространству тип зрительского театра, который не стрёмно смотреть, даже если ты понимаешь, что новации тут ноль.

Ещё 3-го февраля ваш вилисов летал в Ростов-на-Дону на премьеру «Ханана» Юрия Муравицкого/Германа Грекова. В модном независимом Театре 18+ было дело.

Это всё страшно хорошо. То есть я даже не говорю, что на выходе из ростовского аэропорта прямо напротив входа через дорогу стояли голые деревья в тумане с жёлтым светом как будто в Кантос попал. В Ростове было тепло и влажно, а на спекте ещё прямо рядом с Ковальской сидел, ну то есть вот просто вообще всё как надо.

Значит что случилось: Герман Греков написал пьесу (в 2008 что ли году), её уже ставили (в 2011 году привозили на Золотую маску в постановке латвийского какого-то театра). Пьеса — картины сельской жизни, модерн-тургеневщина. Ну это если кокетничать, а если серьёзно, то там такая русско-деревенская хтонь про то, что время забирает вообще всё. Есть бабка, есть её полуглухой муж, есть сын, который маниакально читает книжки, а если попадается хуёвая, то нахуяривается и ебёт мать, есть другой сын на зоне, есть разные соседки и вот это вот всё. Ну то есть такой гранд-гиньоль на материале русского быта, захватывающе уже даже на уровне текста.

Спектакль Муравицкий сделал просто мощнейший. Вот в чём генерально мой личный восторг: он работает с дереализацией и формализацией. В «Ханане» зеркало сцены — насколько о нём вообще можно говорить — полностью затянуто тепличной плёнкой. Зрители смотрят через неё. За ней — такое даже не карикатурное, а просто стереотипное пространство частного дома в деревне. Перформеры внутри сценического пространства ходят сгорбившись, но как только выходят за рамки — это видно из зала — резко выпрямляются и идут бодрым шагом. Вот эта модуляция существования актёра — она тут такая, как надо — у них и голос карикатурно изменён, и пластика, всё вынуто наружу. Я, естественно, не знаю, из каких точно мотивов Муравицкий так сделал, но вообще мне кажется что это просто полностью адекватно материалу и контексту искусства — нельзя в 2018 году ставит такое бытоподобно, ну вот он и не ставит, так что просто давайте порадуемся, что вот у нас есть российский режиссёр с релевантным вкусом и чутьём, все мы знаем как это редко.

Про актёров вообще фантастика: Муравицкий мне рассказал, что в Театре 18+ нет постоянной труппы и актёров они набирают из местных театров/вузов. Сами прекрасно представляете, что такое «актёр ростовского театра», тем более в возрасте. Мне тяжело представить, как у него это всё получилось, но перформеры почти не выпадают из этого модуса формального существования. Это натурально просто фантастика, потому что вообще-то там чисто ситуативно на каждом углу есть где давать русскую драму. А они не дают. И Муравицкий рассказывал, какое было сопротивление и как он объяснял им, что у его персонажей нет внутреннего мира, только внешний. Меня потом Ксюша Протосевич завела на внутреннюю кухню отпоить соком, и вот там актёры в ожидании банкета орали «Муравицкий охуенный», а мужчина, игравший сожителя в тельняшке, лез ко мне в лицо и рассказывал, как он пользуется фейсбуком. Поэтому ещё раз — вот эта режиссёрская работа с перформерами в данном случае, это что-то, что лично мне не очень понятно, как сделано, прямо подвиг.

Спектакль декорационно/аттракционно не размашистый, играется почти три часа в одном декоре с минимальными изменениями, перестановками. Между сценами выходят такие чуваки, Братья Тузловы, и играют/поют гражданские зонги. Мне, как вы понимаете, интересней про театральный язык говорить, чем про зашитые мессаджи, но я недавно в тексте про Диденко на Ленте протащил абзац про «Ханану», говоря про политическое. Естественно, такой тип театра, как у Муравицкого/Грекова в смысле мощи и актуальности политического заявления бесконечно состоятельнее, чем какой-нибудь Серебренников или Богомолов, которым обычно принято приписывать театральную фронду. Не хотелось бы укатываться в левачество, но мне думается, что фальшак последних очевиден просто потому что это такая буржуазная фронда в рамках комфортного зрительского театра, а у Муравицкого это настоящее, без позы и — что самое главное — без дистанции. Потому что у тех же КБ и КС всегда в спектаклях есть кто-то, с чьей позиции мы смотрим на неумытую Россию. У Богомолова это, естественно, он сам, у Серебренникова это иногда какой-то внутренний герой, иногда незримый внешний наблюдатель, а иногда сам зритель, потому что ну очевидно же зрительская позиция в Гоголь-центре это «я просвещённый чувак пришёл посмотреть картинки про то, как страна живёт, и ужаснуться; классно что я не такой». То есть через иронию и, кстати, миметичную манеру игры формируется дистанция к показываемому. А у Муравицкого — парадоксально — через формализацию и предельное окарикатуривание всякая дистанция исчезает, и позиция зрителя как бы помещается внутрь, безоценочно.

Вот это всё очень важно и спектакль — особенно учитывая его региональный контекст — кажется очень, очень хорошим.

Пожалуйста извините: не удерживаюсь от ещё одной истории про Петербургский театральный журнал. У второго курса театроведов РГИСИ практика там знаете в чём заключается? Каждому студенту выдают старенький номер журнала хуиллиардной давности лет и предлагают его вычитать полностью, сверяя параллельно с текстами на сайте. Какова цель? Обнаружить ошибки в электронных версиях текстов и заполнить док с подробным их указанием. То есть нужно прочитать 30+ текстов по два раза и написать, какие нашли ошибки (грамматические, орфографические, в вёрстке, абзац неполностью скопировался — вот такое вот). Это называется редакторская практика. А ещё им в рамках практики планируют показывать, как в редакции ПТЖ верстают журнал.

Я предлагаю студентам РГИСИ проходить практику у вилисова. Ошибки в моих постах искать не надо, а как редакция ПТЖ верстает журнал я могу показать и сам — *открывает журнал* — смотрите, дети, редакция ПТЖ верстает журнал у ё б и щ н о. Вы свободны, дети, идите читайте важные книжки и смотрите спектакли в нашем славном паблике.

Три дня назад ходил на «В прошлом году в Мариенбаде» Дмитрия Волкострелова на Новую сцену Александринки. Там всё сплошь любезные моему сердцу люди в команде: Перетрухина на художестве, Лобанов на костюмах, Власик на звуке. Как следует понимать из названия, спект поставлен по фильму Алена Рене.

В описании на сайте театра сообщается: «Обращение к одному из шедевров европейского киномодернизма 1960-х — попытка найти театральный эквивалент этому гипнотическому киноязыку». Вот уж я не знаю, насколько это эквивалент или не эквивалент, но по части завораживающей красоты здесь всё как надо. Зрители сидят на почти метровом расстоянии друг от друга, в прозрачных пластиковых стульях (такие же появляются ближе к концу в спектакле). На сцене нет ничего, кроме мебели, которая к тому же никак не зафиксирована в сценографии, а мобильно появляется и исчезает, — как и перформеры. Это всё транспонируется на сцену снизу при помощи мобильных подъёмных блоков, которые ходят вверх-вниз. Всё это происходит в нарочито медленном темпе; мебель почти дизайнерская; костюмы такие, какие обычно бывают в «красивом европейском кино про красивых людей у которых много любви». Благодаря свету — довольно простому, но топорно-изящному — впечатление такое, будто всё вообще висит в воздухе, это естественно подкрепляется уходящей время от времени из под актёрских ног сценой.

Весь этот трепетный ретро-глянец — красиво так, что сил нет. Однако же он полностью обнаруживает себя в первые минут двадцать, а следующие 1:10 в спектакле следить совершенно не за чем, кроме текста, который тоже как-то странно разъят, деконструирован и дублирован между персонажами.

Говоря о Волкострелове, неизбежно укатываешься в разговор о современности, и в любом тексте, если это не какие-нибудь Кокшенева или Дмитревская, его обозначают как инноватора, лидера нового театра етс етс. Новация в этом всём я не понимаю какая вообще. Во-первых, это воспроизводство очень конвенционального полу-ностальгического модуса чувственности, спектакль провоцирует очень понятный набор переживаний: пульсирующая таинственность, такое чёрно-белое томление, пред-сексуализированная меланхолия буржуазного тела. Во-вторых, вся красота этого спекта базируется на визуальной редукции — не просто физическом исключении декорационных элементов и всего лишнего, но и скрытии всякого другого с помощью света-дыма, создании атмосферы неясности. Эта редукция в итоге оказывается так или иначе бытоподобной: привычный тип мебели, костюмов, посуды, привычный тип пластики и речи, пусть и замедленный. А новация в театре сейчас, как мне думается, связана всё-таки не с редукцией, а с преображением бытоподобной реальности в неузнаваемую, с выходом в пост-человеческие пространства и в конечном счёте с созданием оригинальной художественной реальности с помощью внетеатральных пространств и новых медиа.

То есть спектакль предельно хорош, но вот про современность не алло, и это проблема и беда России, что такие спекты тут в авангарде, а не в каждом МХТ-РАМТе, как и должны быть в 2018 году. Играют его редко, с премьеры в апреле прошлого года всего раз 7 или 8 отыграли, в начале марта будет два показа, на 6-е число ещё есть билеты, поговаривают, что десять премьерных отыграют и снимут (вообще не удивлюсь, гостеатры умеют убивать всё нормальное).

Мало чем вилисова можно удивить: нельзя удивить ни мужчиной с двумя членами, ни спектаклем Дмитрия Бикбаева в Театре Луны, ни состоянием российских театральных медиа. Но я вот сейчас обнаружил, что на два мартовских показа «The Song of Songs» Веры Мартынов/Алексея Сысоева не раскуплена половина билетов. И поскольку подписчики вилисова это единственная достойная&приличная театральная аудитория в этой стране, то я вас, конечно, спрашиваю: вы что, друзья, охуели что ли? А куда же вы тогда идёте, если не идёте на SOS? На Тимофея Кулябина вы блять идёте что ли?
http://theatreofnations.ru/event/1776

Лекцию Обриста в «Стрелке» совершенно невозможно смотреть из-за перевода, надеюсь выложат оригинал, хотя вообще видео 2010 года, но вот эта картина человека, функционирующего с бесконечным ускорением, ежесекундно сосредоточенного и перманентно генерящего идеи лично меня приводит в почти эротическое возбуждение. Очень хотелось бы выглядеть как он, то есть как человек, которому сразу хочется отдать все свои деньги и любить его всю жизнь. Но в первую очередь отдать деньги, конечно. Вот поставишь рядом с таким теоретически какого-нибудь нашенского, извините, Богомолова — то есть условного деятеля «современной» культуры, который степенно и меланхолично в самоупоении рассуждает об эмпириях, на каждом шагу укатываясь в лирику, — и такой сразу душной провинциальностью веет, хочется вымыться. С другой стороны, конечно, дело не в национальном вопросе, потому что ну вот Мизиано рядом с Обристом посадить не стыдно, а Богомолова стыдно. То есть это опять же про то что русский театр в жопе, а совриск и музыка не очень.
https://www.youtube.com/watch?v=80fR-FkCBdE

Наконец-то посмотрел «Макс Блэк или 62 способа подпереть голову рукой» Хайнера Геббельса. Видео сорян не могу, идите в Электротеатр вживую смотреть.

Спектакль этот — восстановленная версия геббельсовского спекта аж 1998 года, который назывался просто «Max Black» и впервые был показан в швейцарской Лозанне.

Я ничего не могу с собой поделать — меня приводит в сакральный ужас российский артист и этот текст на русском. Это мне кажется таким неуместным и провинциализирующим, что просто нет никаких сил. Понятия не имею, почему у меня возникает такое впечатление. Вероятно, потому что я русофоб. Может быть это просто колониальный синдром. Но никак фонетически/электронно не модифицированная русская речь в «европейского типа» перформансе заставляет меня чесаться и нервничать. А ещё этот актёр воспроизводит вот этот странный модус погружённого в себя учёного — такого, каким погружённого в себя учёного показывали в советских фильмах: всегда чуть сгорбленный, смотрит вниз, в моменты эврики поднимает голову и приоткрывает рот, повторяет механически одни и те же вещи. Это так стереотипно, что неприятно.

Но вообще бог с ним с актёром, он тут слава богу один и слава богу он хотя бы не забывает, что ему нужно делать в какой момент времени. Спектакль же, несмотря на то что имеет текст, скомпилированный из записных книжек четырёх философов и учёных — Поля Валери, Макса Блэка, Георга Лихтенберга и Людвига Витгенштейна — генерально строится на взаимодействии перформера с реквизитом, выворачивающимся в музыкальные декорации. Тут всё изобретательно: всякие мелкие штуки, вот например он стукает крышкой кофеварки и этот звук записывается и крутится несколько раз, так и с другими инструментами и с его речью тоже.

Спектакль безобидный абсолютно, ноль агрессии, милые картинки сумасшедшего учёночного мирка с аквариумами и всякой такой хуйнёй. То есть ты прямо смотришь и в голове держишь: ага, 1998 год, отлично вообще. Есть какие-то очень крутые штуки с пиротехникой или такой коробкой, которая под давлением выпускает круги пара/дыма, которые вылетают по прямой и растворяются.

Вообще отлично и красиво и окей. Будет в афише — идите.