Слушайте, я, извините, по поводу культурного форума (где я был на полшишечки) в спб скажу одно важное. Вот вижу в ленте хвалят Волкострелова за мужественное выступление. Я как раз был на этой дискуссии и на следующий день на м/к Жолдака – и всё. С Волкостреловым было так: он тянет руку, Могучий даёт ему слово, В. произносит понятный спич на тему «возмущены» и «уверены, что это политическое дело», и тут из зала срываются две агрессивные провинциальные суки (в собачьем смысле) с ором на тему «покажите ваши доказательства!!!!!». Я не знаю, как вы, а я никогда не был свидетелем случая, чтобы когда ты рефлексирующий петербургский интеллигент и на тебя нападают бабищи с вот этим «расскажите нам конкретно» – чтобы ты мог нормально и внятно ответить. Любой интеллигентный человек под таким напором теряется и начинает мямлить, что с Волкостреловым и случилось: он сказал какую-то ерунду что вот существуют расследования, которым он верит, что шевкунов ругался путину етс етс етс. Это личная проблема коммуникативных способностей режиссёра Волкострелова, что он подпадает под каток этого государственного дискурса «суд разберётся, покажите ваши доказательства» и не способен его разорвать. С такими ебанушками не то чтобы имеет резон вообще вести какой-то диалог, разве что ради фана.
Но что важное: вот он называет это политическим делом, как и многие, а тётки его спрашивают: расскажите нам конкретно, в чём политика. И это – вот уж раз – абсолютно справедливый вопрос, потому что ну никакой политики в частном смысле в деле Серебренникова нет. Он не занимался политикой, он театром занимался. Болотное дело – это политическое дело, дело Сенцова – политическое, март-июнь-ноябрь этого года – политические дела. А дело Серебренникова – это пример выборочного неправосудия, и именно такой формулировкой наиболее корректно пользоваться. Потому что по этим же абсурдным законам можно было привлечь любого, в том числе эту хабалку, директора Сургутского музыкального театра, которая первая заорала. Мы знаем таких уёбищ – они за нравственность топят что охуеть, а у самих весь театр забит родственниками наверняка, обычная история.
И это важная проблема коммуникативной импотенции т.н. театрального сообщества. Друзья, язык вот этого перверсивного российского дискурса на стыке социального и политического – сложный и изъёбистый, но его можно выучить довольно быстро, если следить за повесткой и читать тексты в генеральных медиа. А этим нужно заниматься, потому что в противном случае у вас и дальше будут сажать «по политическим мотивам» ваших дружочков, который к политике в частном смысле имеют ноль отношения.
Эта баба сама по себе алмаз, конечно. Вся дискуссия была собрана ради неё: она сидела в центре и комментировала вслух каждую реплику Могучего, а один раз ответила ему «да пошел ты в жопу». Она хлопала громче всех и кричала «браво», когда ей что-то нравилось, а когда что-то не нравилось, она вопрошала в отношении зрителей «это чё такое щас было? убогие». В принципе это вот публика питерского культурного форума в концентрированном выражениии, да. Таких бабищ не то что нужно не выпускать из их Сургута, а нужно просто изолировать по-хорошему.
В остальном же дискуссия получилась предельно стыдной. То есть было очень стыдно перед Геббельсом, Персевалем, Терзопулосом етс етс. Потому что вот это неизбежное скатывание в нашу повестку «в присутствии иностранных гостей» и обращение к ним типа «ну вы как-то выскажетесь?!» – это такая унизительная картина комплекса русского народа. Ещё главредша ПТЖ со своими экзальтированными вопросами. Короче очень стыдно, в основном, всё время хотелось прикрыть лицо и не видеть.
Но что важное: вот он называет это политическим делом, как и многие, а тётки его спрашивают: расскажите нам конкретно, в чём политика. И это – вот уж раз – абсолютно справедливый вопрос, потому что ну никакой политики в частном смысле в деле Серебренникова нет. Он не занимался политикой, он театром занимался. Болотное дело – это политическое дело, дело Сенцова – политическое, март-июнь-ноябрь этого года – политические дела. А дело Серебренникова – это пример выборочного неправосудия, и именно такой формулировкой наиболее корректно пользоваться. Потому что по этим же абсурдным законам можно было привлечь любого, в том числе эту хабалку, директора Сургутского музыкального театра, которая первая заорала. Мы знаем таких уёбищ – они за нравственность топят что охуеть, а у самих весь театр забит родственниками наверняка, обычная история.
И это важная проблема коммуникативной импотенции т.н. театрального сообщества. Друзья, язык вот этого перверсивного российского дискурса на стыке социального и политического – сложный и изъёбистый, но его можно выучить довольно быстро, если следить за повесткой и читать тексты в генеральных медиа. А этим нужно заниматься, потому что в противном случае у вас и дальше будут сажать «по политическим мотивам» ваших дружочков, который к политике в частном смысле имеют ноль отношения.
Эта баба сама по себе алмаз, конечно. Вся дискуссия была собрана ради неё: она сидела в центре и комментировала вслух каждую реплику Могучего, а один раз ответила ему «да пошел ты в жопу». Она хлопала громче всех и кричала «браво», когда ей что-то нравилось, а когда что-то не нравилось, она вопрошала в отношении зрителей «это чё такое щас было? убогие». В принципе это вот публика питерского культурного форума в концентрированном выражениии, да. Таких бабищ не то что нужно не выпускать из их Сургута, а нужно просто изолировать по-хорошему.
В остальном же дискуссия получилась предельно стыдной. То есть было очень стыдно перед Геббельсом, Персевалем, Терзопулосом етс етс. Потому что вот это неизбежное скатывание в нашу повестку «в присутствии иностранных гостей» и обращение к ним типа «ну вы как-то выскажетесь?!» – это такая унизительная картина комплекса русского народа. Ещё главредша ПТЖ со своими экзальтированными вопросами. Короче очень стыдно, в основном, всё время хотелось прикрыть лицо и не видеть.
Милые, алло. Форум «площадка» закончился 19-го ноября режиссёрской лабораторией, на которой произошла скандальная мировая премьера вилисовского дебюта. Вот поскольку я не могу об этом писать по очевидным причинам, написал Костенька, нихуя не жалея никого (👮♀️👮♀️👮♀️). Пост с фоточками тут — https://vk.com/wall-129481581_1585
На костеньку подписаться тут — https://t.me/konstyped
На костеньку подписаться тут — https://t.me/konstyped
Так, слушайте, мне дружочек из NET'a всё-таки прислал видео «Тающего апокалипсиса», который в Электротеатре будет стоять до 30 ноября, я вчера в сапсанчике посмотрел целиком и вот что имею сформулировать.
Впечатление максимально неопределённое. С одной стороны, я почти уверен, что это неверно выбранный материал для видеоинсталляции в той форме, в которой она была представлена (три открытых бокса в просторном помещении). С другой стороны, вполне вероятно, что нарочитая ненавязчивость формы и структуры была заложена в идею, потому что на видео Юхананов всё время говорит об исчезновении и подобном. Но раз так, тогда совершенно непонятно, как эту инсталляцию потреблять в фойе Э-театра, то есть какой сценарий потребления? Понятно, что можно тут же возразить, что вилисов агент капитализма и ему бы лишь бы инструкции к потреблению, а свободное разомкнутое искусство вилисов воспринимать не в состоянии. Я с таким охотно соглашусь и вообще.
Забавно, что когда Марина Юрьевна Давыдова мне скидывала программу NET для текста, там в черновике программы описание «Тающего апокалипсиса» выглядело примерно так: стоит огромный камень, Юхананов, Геббель, Терзопулос и Кастеллуччи пишут на нём кистью с водой слово «апокалипсис» и пока оно тает, рассказывают о своём способе работы с театром. Ну и я, естественно, это так и представлял, что будет тёмное пространство, огромная каменная глыба в человеческий рост по центру, и, значит, великие режиссёры рисуют на ней водой «апокалипсис» и рассказывают о своём творческом методе.
Ну и вот ничего: в итоге из всех трёх о своей работе напрямую немного говорил только Хайнер Гёббельс. В остальном (и особенно у Терзопулоса, который просто повторял целый час «very interesting, congratulations»)— это были такие словесные спекуляции на тему появления и исчезновения воды на камне в разной форме и о связи этих процессов с человеческой жизнью.
Я честно не знаю, как это воспринимать. Потому что если относиться к этому строго, то это выглядит как диалоги искусствоведов на выставке творчества душевнобольных, то есть когда из максимально несерьёзной вещи пытаются всеми силами выцедить «смыслы». С другой, это видимо просто вот люди такого поколения (?) и интеллектуальной организации, что они испытывают уважение к свободной необязательной риторике, то есть к такому типу разговора (в котором Юхананов, конечно, наиболее преуспевает), когда из любой незначительной хуеты можно выйти на вселенские масштабы. Обычно у Юхананова это получается эффектно, в рамках видео с этими тремя режиссёрами — не очень, но мне по-прежнему непонятно, насколько серьёзно следует к такому относиться в 2017 году.
И да: в моих видео нет музыки Курляндского, которую и так почти не слышно было из самой инсталляции на открытии, поэтому впечатление, вероятно, не полное. Видео смонтировано замечательно, да. Но всё-таки это оставляет в ощущении незавершённости и неполноты, потому что плотность текста низкая, рисуют режиссёры мало, а Кастеллуччи с Гёббельсом и вовсе уходят на 15-20 минуте из 50, оставляя свои росписи таять на камне. Наверное, к этому перформансу есть какой-то ключ, но вот вилисову вашему он не достался.
Всё равно имеет смысл пойти в будний день с утреца в Э-театр и сесть на стуле перед каждым боксом и посмотреть-послушать. Имейте в виду.
Впечатление максимально неопределённое. С одной стороны, я почти уверен, что это неверно выбранный материал для видеоинсталляции в той форме, в которой она была представлена (три открытых бокса в просторном помещении). С другой стороны, вполне вероятно, что нарочитая ненавязчивость формы и структуры была заложена в идею, потому что на видео Юхананов всё время говорит об исчезновении и подобном. Но раз так, тогда совершенно непонятно, как эту инсталляцию потреблять в фойе Э-театра, то есть какой сценарий потребления? Понятно, что можно тут же возразить, что вилисов агент капитализма и ему бы лишь бы инструкции к потреблению, а свободное разомкнутое искусство вилисов воспринимать не в состоянии. Я с таким охотно соглашусь и вообще.
Забавно, что когда Марина Юрьевна Давыдова мне скидывала программу NET для текста, там в черновике программы описание «Тающего апокалипсиса» выглядело примерно так: стоит огромный камень, Юхананов, Геббель, Терзопулос и Кастеллуччи пишут на нём кистью с водой слово «апокалипсис» и пока оно тает, рассказывают о своём способе работы с театром. Ну и я, естественно, это так и представлял, что будет тёмное пространство, огромная каменная глыба в человеческий рост по центру, и, значит, великие режиссёры рисуют на ней водой «апокалипсис» и рассказывают о своём творческом методе.
Ну и вот ничего: в итоге из всех трёх о своей работе напрямую немного говорил только Хайнер Гёббельс. В остальном (и особенно у Терзопулоса, который просто повторял целый час «very interesting, congratulations»)— это были такие словесные спекуляции на тему появления и исчезновения воды на камне в разной форме и о связи этих процессов с человеческой жизнью.
Я честно не знаю, как это воспринимать. Потому что если относиться к этому строго, то это выглядит как диалоги искусствоведов на выставке творчества душевнобольных, то есть когда из максимально несерьёзной вещи пытаются всеми силами выцедить «смыслы». С другой, это видимо просто вот люди такого поколения (?) и интеллектуальной организации, что они испытывают уважение к свободной необязательной риторике, то есть к такому типу разговора (в котором Юхананов, конечно, наиболее преуспевает), когда из любой незначительной хуеты можно выйти на вселенские масштабы. Обычно у Юхананова это получается эффектно, в рамках видео с этими тремя режиссёрами — не очень, но мне по-прежнему непонятно, насколько серьёзно следует к такому относиться в 2017 году.
И да: в моих видео нет музыки Курляндского, которую и так почти не слышно было из самой инсталляции на открытии, поэтому впечатление, вероятно, не полное. Видео смонтировано замечательно, да. Но всё-таки это оставляет в ощущении незавершённости и неполноты, потому что плотность текста низкая, рисуют режиссёры мало, а Кастеллуччи с Гёббельсом и вовсе уходят на 15-20 минуте из 50, оставляя свои росписи таять на камне. Наверное, к этому перформансу есть какой-то ключ, но вот вилисову вашему он не достался.
Всё равно имеет смысл пойти в будний день с утреца в Э-театр и сесть на стуле перед каждым боксом и посмотреть-послушать. Имейте в виду.
Охуительную историю рассказали из спича Герберта Фритча на кинопоказе «Пфуша» 18-го ноября в Москве. Он до режиссёрской карьеры работал актёром и пытался ставить спектакли, но они всем не нравились и Касторфу тоже не нравились. И вот как-то раз он решает поставить книгу художника Дитера Рота «Murmel Murmel». Приходит с этой идеей к Касторфу, а тот отвечает: «Да, я знаю что это за книжка, но нам с драматургом надо её _перечитать_» (кто не видел спектакль (есть в нашем паблике): в книге на 146 страницах повторяется одно слово Murmel). Фритч им ничего не говорит, они ищут книгу, она есть на Озоне, но стоит пиздец, драматург Фольксбюне звонит драматургу Фритча и спрашивает, есть ли у Фритча свой экземпляр книги. Драматург отвечает: он знает её наизусть. В итоге чуваки всё-таки находят книгу и...... ПРОДОЛЖЕНИЕ МОЖНО УСЛЫШАТЬ БЕСПЛАТНО И БЕЗ СМС В АУДИОЗАПИСИ ЭТОГО ОБСУЖДЕНИЯ, КОТОРОЕ ЛЮБЕЗНО НАМ ПРЕДОСТАВИЛА ОЛЯ ТАРАКАНОВА (+ аудио с обсуждения спектакля Касторфа) — https://vk.com/wall-129481581_1594
Сахарные-пшеничные, я позавчера сразу с поезда поскакал в ЦИМ на премьеру «Абьюза» Ивана Комарова по тексту Наташи Зайцевой, после показа долго обнимал Зайцеву, сегодня договорился с редактором, что напишу текст, поэтому поста длинного не будет, просто покажу своё наконец-то совместное фото с Ковальской с фуршетика, а также скажу две ключевые вещи про этот спект, на который надо идти. (Впрочем вот Настя Николаева, которая запустила недавно «Театралий», говорит, что я ангажирован (я так и не понял, к кому, правда), ей не понравилось и прежде всего со стороны режиссуры, так что это тоже нужно иметь в виду.)
1) Наташа Зайцева лично для меня возвращает текст в современный театр. Вот я же такой типа постдрама-ла-ла-ла, чем меньше текста тем лучше, а вот посмотрел Siri по её пьесе и вот теперь «Абьюз» и это как бы алло. Оттуда можно вообще всё убрать, кроме текста, такую предельную редукцию сделать. Потому что это абсолютно свежий кристально европейский текст про важное.
2) Не знаю, какие претензии у Николаевой и других, кому не понравилось, к режиссуре, но я себя на спекте чувствовал в модусе «так плохо, что хорошо». То есть это очень страшный спектакль, который создаёт в зале пространство определённости и, следовательно, несвободы, путём разговора о вот этих семейных темах. То есть отсутствует расстояние, ты как бы оказываешься сам внутри семьи с абьюзивным членом. И мне действительно очень хотелось уйти, просто чтобы снова оказаться в пространстве неопределённости. Я так подозреваю, что конкретно у меня это произошло на фоне усталости и недосыпа последних недель, психика немножко истончилась и, я полагаю, критический барьер исчез, я смотрел как зритель, потому что в меня давно спектакулярные щупальца так не проникали беспрепятственно. Это тоже следует иметь в виду, то есть может быть я просто переутомился и видел всё не так и теперь нахваливаю плохой спектакль. Если так, то извините, но мне очень-очень-очень понравилось.
1) Наташа Зайцева лично для меня возвращает текст в современный театр. Вот я же такой типа постдрама-ла-ла-ла, чем меньше текста тем лучше, а вот посмотрел Siri по её пьесе и вот теперь «Абьюз» и это как бы алло. Оттуда можно вообще всё убрать, кроме текста, такую предельную редукцию сделать. Потому что это абсолютно свежий кристально европейский текст про важное.
2) Не знаю, какие претензии у Николаевой и других, кому не понравилось, к режиссуре, но я себя на спекте чувствовал в модусе «так плохо, что хорошо». То есть это очень страшный спектакль, который создаёт в зале пространство определённости и, следовательно, несвободы, путём разговора о вот этих семейных темах. То есть отсутствует расстояние, ты как бы оказываешься сам внутри семьи с абьюзивным членом. И мне действительно очень хотелось уйти, просто чтобы снова оказаться в пространстве неопределённости. Я так подозреваю, что конкретно у меня это произошло на фоне усталости и недосыпа последних недель, психика немножко истончилась и, я полагаю, критический барьер исчез, я смотрел как зритель, потому что в меня давно спектакулярные щупальца так не проникали беспрепятственно. Это тоже следует иметь в виду, то есть может быть я просто переутомился и видел всё не так и теперь нахваливаю плохой спектакль. Если так, то извините, но мне очень-очень-очень понравилось.
Уважаемые товарищи, а вот немножко аудио вам. I've heard some shit, что называется. Во-первых, наши корреспонденты из Афин нам прислали беседу с Богомоловым после премьеры его «Бесов» в греческом театре.
Во-вторых, наконец-то выкладываем первую лекцию с нынешнего форума «площащка» в Петербурге: Глеб Ситковский рассказывает про бум иммерсивного театра в России. (Откровенно говоря, есть уже и видео, которое довольно просто найти, но вдруг кому-то нужно слушать.)
Вот приятного удовольствия всем.
https://vk.com/wall-129481581_1612
Во-вторых, наконец-то выкладываем первую лекцию с нынешнего форума «площащка» в Петербурге: Глеб Ситковский рассказывает про бум иммерсивного театра в России. (Откровенно говоря, есть уже и видео, которое довольно просто найти, но вдруг кому-то нужно слушать.)
Вот приятного удовольствия всем.
https://vk.com/wall-129481581_1612
Я пять дней назад, 22-го, был на спектакле «Мартин Лютер Пропагандапис» швейцарского чувака Бориса Никитина, который показывали в рамках NET, а летом показывали в рамках «Точки доступа» в Питере, где как-то чудовищно перевели его название на русский.
Устроен спектакль следующим образом: вот есть перформер Мальте Шольц (он также принимал участие в написании текста) и есть хор (хор подбирается специально в каждом городе, тут было сказано, что в спектакле занят хор Школы драматического искусства — абсолютно чудесный). Хор в основном сидит на стульях позади перформеров и вступает в дело всего раза четыре или пять.
Значит чего нас с княжной Таракановой генеральным образом смутило. По этому спекту предельно очевидно, что у режиссёра этого есть очень хороший вкус, — такого рода вкус, который обычно не подводит. Но в этом спектакле был такой текст, что как бы алло. Не то чтобы это было претенциозно — ну нет. Но это был вполне себе такой разомкнутый графоманский вольготный текст про то, что человечеству нужно воспрянуть и что его спасёт любовь. В кульминационном моменте Шольц натурально начинает орать про любовь-любовь-любовь, а потом подуспокаивается и предлагает всем зрителям повернуться к своему соседу/соседке и признаться ему/ей в любви. Мы с Таракановой договорились, что будем признаваться в любви к русскому театру.
Ну и это всё к чему: совершенно непонятно, «чё хотел сказать автор». Спектик сделан в жанре проповеди, и я, конечно, вспоминал передачи из церкви Свидетелей Иеговы в детстве по телевизору, где пастор Дарбинян (по совместительству отец двух моих одноклассников) неистово орал про любовь бога к людям. Но к чему это всё — непонятно. Ну просто тяжело поверить, что спектакль задумывался чисто для вот этого странного проповедования очевидных вещей.
Ну хор заебатый, конечно, абсолютно.
Устроен спектакль следующим образом: вот есть перформер Мальте Шольц (он также принимал участие в написании текста) и есть хор (хор подбирается специально в каждом городе, тут было сказано, что в спектакле занят хор Школы драматического искусства — абсолютно чудесный). Хор в основном сидит на стульях позади перформеров и вступает в дело всего раза четыре или пять.
Значит чего нас с княжной Таракановой генеральным образом смутило. По этому спекту предельно очевидно, что у режиссёра этого есть очень хороший вкус, — такого рода вкус, который обычно не подводит. Но в этом спектакле был такой текст, что как бы алло. Не то чтобы это было претенциозно — ну нет. Но это был вполне себе такой разомкнутый графоманский вольготный текст про то, что человечеству нужно воспрянуть и что его спасёт любовь. В кульминационном моменте Шольц натурально начинает орать про любовь-любовь-любовь, а потом подуспокаивается и предлагает всем зрителям повернуться к своему соседу/соседке и признаться ему/ей в любви. Мы с Таракановой договорились, что будем признаваться в любви к русскому театру.
Ну и это всё к чему: совершенно непонятно, «чё хотел сказать автор». Спектик сделан в жанре проповеди, и я, конечно, вспоминал передачи из церкви Свидетелей Иеговы в детстве по телевизору, где пастор Дарбинян (по совместительству отец двух моих одноклассников) неистово орал про любовь бога к людям. Но к чему это всё — непонятно. Ну просто тяжело поверить, что спектакль задумывался чисто для вот этого странного проповедования очевидных вещей.
Ну хор заебатый, конечно, абсолютно.