Посчастливилось поучаствовать в действе Русского инженерного театра «АХЕ». Чтобы «ахешники» не делали (а делают они много: от масштабных уличных представлений до камерных текстовых спектаклей), зритель в их театре именно что (со)участвует, и речь тут не о галимой и уютненькой иммерсивности. Зритель театра «АХЕ» – младший научный сотрудник, подмастерье двух чокнутых профессоров (Максим Исаев и Павел Семченко – создатели театра, авторы спектаклей и актеры), помощник не то учёных умов, не то детей, оставшихся дома одних со спичками. Агрегатное состояние «ахейских» спектаклей не фиксируется, на них действует закон обязательной трансформации: уличный театр перетекает в ритуал, текстовый спектакль в физико-химические эксперименты.
Уличный спектакль (зрелище, перформанс, мистерия) «Мокрая свадьба» – вещь уже хрестоматийная – разыгрывается близ водоёма: в любую погоду невозмутимые операторы – так Исаев и Семченко сами определяют свою функцию в любом спектакле - проводят безжалостный обряд инициации жениха. Женихом, кстати, одно время был Максим Диденко – нынче жутко востребованный режиссёр. На этом видео он самый https://youtu.be/6tse0ZauZ8M?t=3481
В прошедшие выходные случился спектакль «Каталог героя». Место выбрали соответствующее духу театра – цех завода слоистых пластиков (завод, само собой, действующий). В спектакле два оператора с неизменной белой полосой на лице (ре)конструируют житие условного героя. Всё это представляет собой неторопливую последовательность бессмысленных экспериментов, случайные манипуляции с объектами, затянутыми в поле действия спектакля, наивный иллюзионизм и милую интерактивность. Степень вариативности спектакля велика, развитие зависит от того загорится или не загорится, куда упадет чернильная капля, хорошо ли пропечется в печи рубаха.
Герой, понятное дело, так и не явится, да и не в этом счастье. Счастье в том, что огонь потухнет и снова возгорится от силы мысли, просто надо очень этого хотеть.
Уличный спектакль (зрелище, перформанс, мистерия) «Мокрая свадьба» – вещь уже хрестоматийная – разыгрывается близ водоёма: в любую погоду невозмутимые операторы – так Исаев и Семченко сами определяют свою функцию в любом спектакле - проводят безжалостный обряд инициации жениха. Женихом, кстати, одно время был Максим Диденко – нынче жутко востребованный режиссёр. На этом видео он самый https://youtu.be/6tse0ZauZ8M?t=3481
В прошедшие выходные случился спектакль «Каталог героя». Место выбрали соответствующее духу театра – цех завода слоистых пластиков (завод, само собой, действующий). В спектакле два оператора с неизменной белой полосой на лице (ре)конструируют житие условного героя. Всё это представляет собой неторопливую последовательность бессмысленных экспериментов, случайные манипуляции с объектами, затянутыми в поле действия спектакля, наивный иллюзионизм и милую интерактивность. Степень вариативности спектакля велика, развитие зависит от того загорится или не загорится, куда упадет чернильная капля, хорошо ли пропечется в печи рубаха.
Герой, понятное дело, так и не явится, да и не в этом счастье. Счастье в том, что огонь потухнет и снова возгорится от силы мысли, просто надо очень этого хотеть.
⚡️🏛🦄 Предложение для отъявленных и упоротых (театралов, разумеется).
UPD: Билет пристроили. Но в кассах еще есть, так что не поленитесь.
С 15 по 19 декабря в «Электротеатре» будет происходить «Золотой осёл». Это 8 часов театра ежедневно. Всё действо состоит из дневных лабораторий и вечерних показов. Вот здесь посмотрите http://electrotheatre.ru/events/zolotoy-osel-razomknutoe-prostranstvo-raboty-0
Марина-Даже-Лучше-Чем-Вилисов-Давыдова считает, что это главное театральное событие в Москве. А ещё, может быть, это последний показ, так говорят.
❗️У нас для вас один билет на всю субботу.
Пиши в личку https://t.me/EZaytsev, забирай билет, освобождай субботу. Будешь доволен.
UPD: Билет пристроили. Но в кассах еще есть, так что не поленитесь.
С 15 по 19 декабря в «Электротеатре» будет происходить «Золотой осёл». Это 8 часов театра ежедневно. Всё действо состоит из дневных лабораторий и вечерних показов. Вот здесь посмотрите http://electrotheatre.ru/events/zolotoy-osel-razomknutoe-prostranstvo-raboty-0
Марина-Даже-Лучше-Чем-Вилисов-Давыдова считает, что это главное театральное событие в Москве. А ещё, может быть, это последний показ, так говорят.
❗️У нас для вас один билет на всю субботу.
Пиши в личку https://t.me/EZaytsev, забирай билет, освобождай субботу. Будешь доволен.
Ополоумевшая мать рассказывает сказку о великане своей мертвой дочери-кукле, лежащей на авансцене; рабочий стоит над ними и мерно рубит воздух красным флагом, ритмически организуя материнское безумие. Фоном служат горы тряпичных трупов, обволакиваемых дымом.
Сцена эта будет самой громкой и экспрессивной в напряженном и тихом спектакле Андрея Могучего «Губернатор» по рассказу Леонида Андреева. Губернатор расстрелял бунтующих рабочих, а после этого нежданно осознал себя человеком, а не функцией. Могучий почти кинематографически монтирует эпизоды рассказа. Стремительная машинерия в миг трансформирует пространство: только что на губернатора давили обшарпанные казенные стены, как он уже очутился в просторной и многонаселенной гостиной.
В спектакле, не отторгая друг друга, уживаются документальность и гротеск. Среди штабелей трупов-кукол прохаживаются артисты с покрытыми густым серо-зеленым гримом лицами – эти исчадия коллодионного ада очевидно сбежали с фотографий вековой давности. При этом текст от автора читают в документальной манере - торопливо и беспристрастно подобно диктору исторической телепередачи.
Могучий разрабатывает тему, начатую им в «Грозе» - тему русского страшного, русского черного (вариант: серо-зеленого). В «Грозе» черный-черный город выдавливал Катерину, в «Губернаторе» глава такого города, удивившись обнаруженным у себя чувствам, самоуничтожается. Несмотря на подавляющую черноту, ключевой цвет в обоих спектаклях – красный: платье Катерины в «Грозе» и флаг, который в прологе «Губернатора» выносит гимназистка (на её лице нет трупного грима), единственная, кто губернатора пожалеет. Красный для Могучего – цвет если не надежды, то хотя бы небессмысленности жертвы.
Спектакль, очевидно, привезут весной на "Золотую Маску", так что сможете убедиться во всем сами.
Сцена эта будет самой громкой и экспрессивной в напряженном и тихом спектакле Андрея Могучего «Губернатор» по рассказу Леонида Андреева. Губернатор расстрелял бунтующих рабочих, а после этого нежданно осознал себя человеком, а не функцией. Могучий почти кинематографически монтирует эпизоды рассказа. Стремительная машинерия в миг трансформирует пространство: только что на губернатора давили обшарпанные казенные стены, как он уже очутился в просторной и многонаселенной гостиной.
В спектакле, не отторгая друг друга, уживаются документальность и гротеск. Среди штабелей трупов-кукол прохаживаются артисты с покрытыми густым серо-зеленым гримом лицами – эти исчадия коллодионного ада очевидно сбежали с фотографий вековой давности. При этом текст от автора читают в документальной манере - торопливо и беспристрастно подобно диктору исторической телепередачи.
Могучий разрабатывает тему, начатую им в «Грозе» - тему русского страшного, русского черного (вариант: серо-зеленого). В «Грозе» черный-черный город выдавливал Катерину, в «Губернаторе» глава такого города, удивившись обнаруженным у себя чувствам, самоуничтожается. Несмотря на подавляющую черноту, ключевой цвет в обоих спектаклях – красный: платье Катерины в «Грозе» и флаг, который в прологе «Губернатора» выносит гимназистка (на её лице нет трупного грима), единственная, кто губернатора пожалеет. Красный для Могучего – цвет если не надежды, то хотя бы небессмысленности жертвы.
Спектакль, очевидно, привезут весной на "Золотую Маску", так что сможете убедиться во всем сами.
ВРЕМЯ ПОУЧИТЕЛЬНЫХ ИСТОРИЙ
В октябре пошли на оперу «Бенвенуто Челлини» в Мариинку. Бархатов, Шнуров, Берлиоз, рок-н-ролл. Было это в концертном зале Мариинки, там зал-арена. Пришли и понимаем, что все мизансцены, всё действие направлено в партер, как если бы играли на сцене-коробке. Народу полный зал, а играют только для партера. Глядим на спины, вместо звука – каша. Решили терпеть, остались на второе отделение. Не могли же в Мариинке так облажаться. Верим, после антракта все мизансцены повернут к нам. Но нет. В финале партеру был явлен великолепный золотой Орфей работы Челлини, мы же видели только спины да заднюю сторону коробки из-под Орфея.
Чего ж вы хотели, скажите вы, купив билеты для сирых и убогих? Ага. Только билеты эти стоили три тысячи каждый. Поняв, наконец, что нас надули, мы пошли к дежурному администратору. Стоит ли говорить, что театральный администратор – это центр компетенции? Но нашего идеального администратора, видимо, сожрала та корюшка, которая встретила нас внизу. Мы гневались, она вяло отвечала, что обращаться к ней надо было в антракте.
Пришлось на следующий день звонить главному администратору, истерить. В итоге нам предложили писать на имя Гергиева Валерия Абисаловича жалобу. Написали. Мы написали такое письмо. Злобное, вдохновенное и гениальное. Невозможно было не ответить, и спустя месяц нам ответили:
В октябре пошли на оперу «Бенвенуто Челлини» в Мариинку. Бархатов, Шнуров, Берлиоз, рок-н-ролл. Было это в концертном зале Мариинки, там зал-арена. Пришли и понимаем, что все мизансцены, всё действие направлено в партер, как если бы играли на сцене-коробке. Народу полный зал, а играют только для партера. Глядим на спины, вместо звука – каша. Решили терпеть, остались на второе отделение. Не могли же в Мариинке так облажаться. Верим, после антракта все мизансцены повернут к нам. Но нет. В финале партеру был явлен великолепный золотой Орфей работы Челлини, мы же видели только спины да заднюю сторону коробки из-под Орфея.
Чего ж вы хотели, скажите вы, купив билеты для сирых и убогих? Ага. Только билеты эти стоили три тысячи каждый. Поняв, наконец, что нас надули, мы пошли к дежурному администратору. Стоит ли говорить, что театральный администратор – это центр компетенции? Но нашего идеального администратора, видимо, сожрала та корюшка, которая встретила нас внизу. Мы гневались, она вяло отвечала, что обращаться к ней надо было в антракте.
Пришлось на следующий день звонить главному администратору, истерить. В итоге нам предложили писать на имя Гергиева Валерия Абисаловича жалобу. Написали. Мы написали такое письмо. Злобное, вдохновенное и гениальное. Невозможно было не ответить, и спустя месяц нам ответили:
Памятка.
Театральные администраторы, если вы ошиблись – не бойтесь исправить свою ошибку.
Зритель, не забывай вонять (спектакль «Волшебная гора» – не повод для вони).
Театральные администраторы, если вы ошиблись – не бойтесь исправить свою ошибку.
Зритель, не забывай вонять (спектакль «Волшебная гора» – не повод для вони).
Анекдот про Немировича от Довлатова:
«Когда шахтер Стаханов отличился, его привезли в Москву. Наградили орденом. Решили показать ему Большой театр. Сопровождал его знаменитый режиссер Немирович-Данченко. В этот день шел балет “Пламя Парижа”. Началось представление.
Через три минуты Стаханов задал вопрос Немировичу-Данченко:
— Батя, почему молчат?
Немирович-Данченко ответил:
— Это же балет.
— Ну и что?
— Это такой жанр искусства, где мысли выражаются средствами пластики.
Стаханов огорчился:
— Так и будут всю дорогу молчать?
— Да, — ответил режиссер.
— Стало быть, ни единого звука?
— Ни единого.
А надо вам сказать, что “Пламя Парижа” — балет уникальный. Там в одном месте поют. Если не ошибаюсь, “Марсельезу”.
И вот Стаханов в очередной раз спросил:
— Значит, ни слова?
Немирович-Данченко в очередной раз кивнул;
— Ни слова.
И тут артисты запели.
Стаханов усмехнулся, поглядел на режиссера и говорит:
— Значит, оба мы, батя, в театре первый раз?!»
«Когда шахтер Стаханов отличился, его привезли в Москву. Наградили орденом. Решили показать ему Большой театр. Сопровождал его знаменитый режиссер Немирович-Данченко. В этот день шел балет “Пламя Парижа”. Началось представление.
Через три минуты Стаханов задал вопрос Немировичу-Данченко:
— Батя, почему молчат?
Немирович-Данченко ответил:
— Это же балет.
— Ну и что?
— Это такой жанр искусства, где мысли выражаются средствами пластики.
Стаханов огорчился:
— Так и будут всю дорогу молчать?
— Да, — ответил режиссер.
— Стало быть, ни единого звука?
— Ни единого.
А надо вам сказать, что “Пламя Парижа” — балет уникальный. Там в одном месте поют. Если не ошибаюсь, “Марсельезу”.
И вот Стаханов в очередной раз спросил:
— Значит, ни слова?
Немирович-Данченко в очередной раз кивнул;
— Ни слова.
И тут артисты запели.
Стаханов усмехнулся, поглядел на режиссера и говорит:
— Значит, оба мы, батя, в театре первый раз?!»
В кого ни плюнь – все любят «брусникинцев».
Посмотрели спектакль «Сван» под водительством Елены Ковальской в Центре Мейерхольда.
В результате получилась старая добрая рецензия.
Под двуглавым голографическим лебедем на ринге для смешанных единоборств заседает комиссия ФМС. Три румяные женщины в небесно-голубом экзаменуют гастарбайтеров в стихосложении. Это условие гражданства в России будущего – стране «Лебедянии». По ходу экзамена одна из сотрудниц сойдет с ума и перережет всех вокруг – разумеется, в танце.
«Разумеется» - потому что стихотворную пьесу Родионова и Троепольской режиссер Юрий Квятковский поставил с первым призывом «брусникинцев», о которых принято считать, что они могут всё – и поэтический театр, и физический театр, и вербатим. Вот и в «Сване» «брусникинцы» спешат предъявить весь свой набор навыков. Они энергично танцуют и поют, складываются пополам, ходят по потолку и выполняют сверхзадачу.
Антиутопический анекдот о любви начальницы ФМС и бедного поэта с эфиопскими – какими ещё? – корнями замешивает не только жанры, но и формы театра. Тут и древнегреческий Пролог (используя расхожий символ полицейского государства – мегафоны, он провозглашает закон о поэтической речи), и комедия дель арте с ее масками и импровизацией, и двадцатый век с агитационным театром и театром эпическим. И всё это в стихах, под звуки перкуссии, висящей под самыми колосниками в строительной люльке.
У «Свана» два финала. В первом слезоточивая любовная история разъела ржавчиной мясорубку сатиры: сотрудники ФМС и гастарбайтеры, усевшись рядком, мирно пьют чай. Зато второй финал переигрывает весь спектакль. Голый по пояс артист Титов перевоплощается в поэта Родионова и читает стихотворение о русской тропинке, ступая по доскам, русский особый путь символизирующим. Сверху льёт грязная вода.
Посмотрели спектакль «Сван» под водительством Елены Ковальской в Центре Мейерхольда.
В результате получилась старая добрая рецензия.
Под двуглавым голографическим лебедем на ринге для смешанных единоборств заседает комиссия ФМС. Три румяные женщины в небесно-голубом экзаменуют гастарбайтеров в стихосложении. Это условие гражданства в России будущего – стране «Лебедянии». По ходу экзамена одна из сотрудниц сойдет с ума и перережет всех вокруг – разумеется, в танце.
«Разумеется» - потому что стихотворную пьесу Родионова и Троепольской режиссер Юрий Квятковский поставил с первым призывом «брусникинцев», о которых принято считать, что они могут всё – и поэтический театр, и физический театр, и вербатим. Вот и в «Сване» «брусникинцы» спешат предъявить весь свой набор навыков. Они энергично танцуют и поют, складываются пополам, ходят по потолку и выполняют сверхзадачу.
Антиутопический анекдот о любви начальницы ФМС и бедного поэта с эфиопскими – какими ещё? – корнями замешивает не только жанры, но и формы театра. Тут и древнегреческий Пролог (используя расхожий символ полицейского государства – мегафоны, он провозглашает закон о поэтической речи), и комедия дель арте с ее масками и импровизацией, и двадцатый век с агитационным театром и театром эпическим. И всё это в стихах, под звуки перкуссии, висящей под самыми колосниками в строительной люльке.
У «Свана» два финала. В первом слезоточивая любовная история разъела ржавчиной мясорубку сатиры: сотрудники ФМС и гастарбайтеры, усевшись рядком, мирно пьют чай. Зато второй финал переигрывает весь спектакль. Голый по пояс артист Титов перевоплощается в поэта Родионова и читает стихотворение о русской тропинке, ступая по доскам, русский особый путь символизирующим. Сверху льёт грязная вода.
Пятница, 15 декабря 14:00. Борис Юхананов заходит в зал и говорит, что его новая тактика заключается в том, что теперь он будет знакомиться с каждым зрителем; и он действительно начинает знакомится: просит представиться (кажется, он так и не запомнит ни одного имени за всё время проекта) и рассказать почему пришли. Юхананов уверяет, что мы начнем смотреть модули, как только вы, зрители, попросите. Пятый зритель по счёту просит начать модули. Модули начинаются.
Каждая сессия «Золотого осла» длится пять дней. Днём проходят «Модули» – разнообразные (и не очень) пластико-музыкально-вокально-(пост)драматические работы. Вечером – «Композиции» – четырёхчасовые спектакли, смонтированные из эпизодов по мотивам «Золотого осла» Апулея. Подзаголовок проекта «Разомкнутое пространство работы».
Борис Юхананов проповедует новую процессуальность. Заключается она в создании подвижных структур – спектаклей в процессе появления/исчезновения. Всякая конечность отрицается; смысл – нечто зафиксированное – считается ошибочным. «Золотой осел» становится внятной и наглядной демонстрацией новопроцессуального метода.
В синопсисе сказано, что модули «могут быть остановлены Юханановым и публично им прокомментированы». На деле же все несколько иначе. Религиозные, социальные, философские, театроведческие размышления и/или профанации, анекдоты и беседы со зрителями могут иногда прерываться модулями, хотя чаще витальность Юхананова просто смывает со сцены эти вялые, в большинстве, этюды.
Если же Юхананов и обращается к модулям, то уж точно не затем, чтобы их режиссировать. Он их деконструирует. «Что бы я ни говорил, вы продолжайте», - постоянно повторяет Юхананов. Так в течение самого первого модуля, представлявшем собой некие репетитивные пластические практики, он предложил всем желающим побегать по сцене. Желающие нашлись.
Однажды Юхананов рассказывал, что много лет назад они соревновались в бесконечном, шизофазическом, говорении. Тот, кто мог продержаться час, объявлялся академиком болтологии. С тех пор Юхананов серьёзно усовершенствовался. Сегодня для него и пять дней не предел. Сам Борис Юрьевич называет это священным стедапом. В обволакивающем зал потоке сознания обычного мудреца (одно из самоопределений) порой обнаруживаются онтологические откровения, аналитические прозрения и сверкающие истины о театре.
И вот несколько дней Юхананов деконструировал и создавал, доминировал и унижал, доходя до предельной аффектации. На шум сбежались прохожие. Один из них, литературный критик Игорь Гулин, обвинил Юхананова и всех театралов в латентном путинизме. Разразился срач, в результате которого Марина Давыдова, главред журнала «Театр», в лучших традициях местного дискурса предложила Гулину дома сидеть.
Хотя тоталитарный диктатор и театральный режиссёр сходные архетипические фигуры, спорить об этом на фоне шоу Юхананова, всё равно, что спорить о тени осла. Надо быть совсем уж несмеяной, чтобы углядеть здесь попытку самовозвеличивания за счет актёров, режиссёров и зрителей. Тем более, что этот образ Юхананова был тут же высмеян: в композиции «Белая» два актёра травестируют образ режиссёра-гуру, режиссёра-тирана, пользуясь инструментарием самого же Юхананова.
Советуем освободить несколько дней в апреле, когда театральный марафон «Золотой осёл» продолжится.
Каждая сессия «Золотого осла» длится пять дней. Днём проходят «Модули» – разнообразные (и не очень) пластико-музыкально-вокально-(пост)драматические работы. Вечером – «Композиции» – четырёхчасовые спектакли, смонтированные из эпизодов по мотивам «Золотого осла» Апулея. Подзаголовок проекта «Разомкнутое пространство работы».
Борис Юхананов проповедует новую процессуальность. Заключается она в создании подвижных структур – спектаклей в процессе появления/исчезновения. Всякая конечность отрицается; смысл – нечто зафиксированное – считается ошибочным. «Золотой осел» становится внятной и наглядной демонстрацией новопроцессуального метода.
В синопсисе сказано, что модули «могут быть остановлены Юханановым и публично им прокомментированы». На деле же все несколько иначе. Религиозные, социальные, философские, театроведческие размышления и/или профанации, анекдоты и беседы со зрителями могут иногда прерываться модулями, хотя чаще витальность Юхананова просто смывает со сцены эти вялые, в большинстве, этюды.
Если же Юхананов и обращается к модулям, то уж точно не затем, чтобы их режиссировать. Он их деконструирует. «Что бы я ни говорил, вы продолжайте», - постоянно повторяет Юхананов. Так в течение самого первого модуля, представлявшем собой некие репетитивные пластические практики, он предложил всем желающим побегать по сцене. Желающие нашлись.
Однажды Юхананов рассказывал, что много лет назад они соревновались в бесконечном, шизофазическом, говорении. Тот, кто мог продержаться час, объявлялся академиком болтологии. С тех пор Юхананов серьёзно усовершенствовался. Сегодня для него и пять дней не предел. Сам Борис Юрьевич называет это священным стедапом. В обволакивающем зал потоке сознания обычного мудреца (одно из самоопределений) порой обнаруживаются онтологические откровения, аналитические прозрения и сверкающие истины о театре.
И вот несколько дней Юхананов деконструировал и создавал, доминировал и унижал, доходя до предельной аффектации. На шум сбежались прохожие. Один из них, литературный критик Игорь Гулин, обвинил Юхананова и всех театралов в латентном путинизме. Разразился срач, в результате которого Марина Давыдова, главред журнала «Театр», в лучших традициях местного дискурса предложила Гулину дома сидеть.
Хотя тоталитарный диктатор и театральный режиссёр сходные архетипические фигуры, спорить об этом на фоне шоу Юхананова, всё равно, что спорить о тени осла. Надо быть совсем уж несмеяной, чтобы углядеть здесь попытку самовозвеличивания за счет актёров, режиссёров и зрителей. Тем более, что этот образ Юхананова был тут же высмеян: в композиции «Белая» два актёра травестируют образ режиссёра-гуру, режиссёра-тирана, пользуясь инструментарием самого же Юхананова.
Советуем освободить несколько дней в апреле, когда театральный марафон «Золотой осёл» продолжится.